Родригес осознал, что под стеночкой давно уже сидит один он, а Лопес и Флорес стоят у дверей и предупредительно помогают Мартинесу выводить прочь скованного Алонсо. Самоопределились ребята! Или ещё до полёта были втихаря завербованы Альянсом. А то и с самого начала лётной школы космопилотов, а он учился с ними на курсе — ничего не знал.

— Посидит пока под арестом, подумает над своим поведением, — пояснил Монарро специально для Гонсалеса. С прозрачным намёком.

Рядом с врачом сидели некогда им пользованные и обследованные Гаррис и Трентон. Те совсем приуныли.

— Договариваться? — тряхнул головой Гонсалес. — Ну хорошо. Договариваться. Ладно, валить на мертвеца. Продумать одну версию на всех. Но тогда так, чтобы никого из живых не подставить!

— Идёт! — услышал его с экрана Мадейрос. — Обойдёмся без подстав, я и сам так планирую. Я ведь совершил поступок не для спасения своей задницы. Во всяком разе, не только. Я обо всех подумал. Кстати, все — это все, не только кают-компания. Рад сообщить, — он выдержал эффектную паузу, — что мною минутой назад освобождены незаконно задержанные узники совести — Рамирес, Ферабундо, Неринья, Чинчес и Маркес.

Ага, ещё пятеро, Родригес мысленно приплюсовал орудийцев и стрелков к прежнему числу заговорщиков — и понял: вражьего полку прибыло, и уже настолько, что считаться с мнением доктора Гонсалеса скоро совсем перестанут. Свои перестанут.

Это ещё на «Антаресе» не высадился добрейший майор Домби со своими дрессированными гориллами.

2

Весёленькие штуки эти обещания Альянса. Особенно те, которые облокотились на честное слово майора Домби. А уж когда обещает имперский офицер, ссылаясь на слово Домби — тут обхохочешься так, что как бы со смеху и не лопнуть.

Зачем, зачем эти дурачки пригласили Домби? Клаустрофобия так повлияла? Или стадная воля прибиться к более сильному агрессору?

Оказавшись на борту «Антареса», майор быстро расставил акценты.

На крейсере теперь территория Альянса, так что всё здесь решать отныне будет он единолично. Договорённости? Какие договорённости? Один имперский пилот что-то сказал другому? Это несерьёзно. Кто таковы сами имперские пилоты? Для оккупационной власти Альянса — никто и никаковы.

Даже Мадейрос, очень отважно укокошивший коммодора. «Герой мятежа». Что такого он сделал? Выполнил свой долг перед Альянсом. Выполнил не в полную силу. Ему зачтётся, но позже, при пересчёте.

Остальные? Их Домби не уважал, и настолько сильно, что даже горилл своих не поставил никого персонально пасти. Солдаты теперь охраняли рубку, кают-компанию, тюремный отсек, площадку контроля двигателей, космогационный пост, основные и аварийные люки, бортовые ангары с капсулами и двумя катерами. Собственно, десантники контролировали всё, но никого в отдельности. Ах да, персонального контроля всё же удостоился пилот Алонсо — поскольку заранее попал в охраняемый тюремный отсек.

Ещё новость — Гарриса и Трентона не убили. Хотя имели полную возможность совершить акт дезинфекции, ни у кого не спрашивая, но — не заинтересовались. Может, у горилл пропало какое-то основание их мочить? Скажем, вышел срок, отведенный на инкубационный период приписанной обоим болячки. Не заболели — значит, оказались здоровы. Да?

Впрочем, формальная сторона пощады не так важна. Могли сами много не соображать, а ознакомиться с результатами обследования доктора Гонсалеса. Могли сделать это заранее — при живом Гуттиэресе, когда Мадейрос уже втихаря вызывал Домби — ведь о чём-то им надо было болтать, почему не о крепком здравии инфекционных больных?

Между прочим, всем повезло, что идея инфекции так устарела. Потому что, если подозревать худшее, надо тогда стрелять не только Трентона с Гаррисом, но и весь экипаж, имевший с ними общение без активизации антиэпидемических спецсредств. А если экипаж, то и самих горилл, которые при возвращении на «Антарес» разом поснимали всем им осточертевшие гермокостюмы.

Да, люди — твари заразные. Контактируя, не убережёшься. Кто побывал в опасности, сам потенциальный её источник. В этой связи лишние трупы — не столько концы в воду, сколько подозрение на скрытый симптом. Может быть, эту опасную логику и просёк Домби, когда велел десантуре зазря никого не грохать?

3

Как себя в эти новые дни чувствовал экипаж? Скорее, подавленно, чем иначе. Только Мадейрос, Мартинес и Монарро делали вид, что всё идёт, как они думали. Но то был вид при не самой лучшей игре.

Стрелки? Кажется, они не столько радовались, что Мадейрос их освободил, сколько дулись, что сделал это так поздно. И ведь они первые попытались выказать неповиновение Гуттиэресу, а выходило — кучу времени провели под арестом, да ещё должны благодарствовать.

Альварес — тот играл в собственную игру: вышло дерьмово, но такова жизнь. Она настоящая, надо её принимать. Учиться жизни.

Эстебан и Кастелло слонялись мрачнее тучи. Был бы на крейсере алкоголь — они бы напивались. Гонсалес успешно скрылся за маской непроницаемости. Финьес ел, ел чаще, чем прежде, хотя толще уже некуда.

Товарищи-стажёры — тоже ходили не сильно довольные. Флорес бурчал, что десантники слишком уж задирают носы, Лопес пытался повторять это в полный голос, но Флорес вовремя толкал его под ребро.

Жаль, во всём этом недовольстве было маловато энергии. Никто не хотел заводиться с человекообразными. Все понимали, что гориллы ведут себя более-менее по-человечески, а могут ведь и иначе.

А ещё — Родригеса это поразило — большинство продолжало верить, что Альянс из-под купола «Карантина» их как-нибудь вытащит. Интересно, как? Ой, да как-нибудь. А как именно, никому не интересно. Сия вера в обход знания наверняка имела защитную природу. Ведь если осознавать, что сдались Альянсу просто за так, по трусости, не получив ничего взамен — это же просто невыносимо!

Трентон и Гаррис — вот кому пришлось всего хуже. Слишком завязанные на доброе отношение коммодора Гуттиэреса, спасённые работники станции с экипажем «Антареса» не особенно-то сошлись. Один бортовой врач принял их по-доброму, тщательно, как мог, обследовал, снял обвинение в инфицированности. Не мудрено, что и теперь оба держались Гонсалеса. Торчали в его медицинском отсеке — кстати, вопреки опасности, что солдаты возьмут и что-то не то подумают. Ну, вдруг они оба всё-таки больны, а Гонсалес их исподтишка подлечивает? Это, конечно, не так, но подумать-то могут! А впрочем, подумать всегда могут и просто так.

Там же, у Гонсалеса в медотсеке, теперь частенько проводил время и сам Родригес. Где же ещё? В кают-компанию что-то не тянуло — не та атмосферка. Все глядят прямо перед собой, влево-вправо тревожно косятся, молчат, а заговорят — так лучше бы молчали. Сидеть, как сычу, в собственной каюте? Но она-то совсем маленькая, будто камера-одиночка, в ней не заметишь, как одичаешь. А Гонсалес,