Каталина отступила в сторону и сделала жест рукой, приглашая его к столу. Чувствуя себя большим и неловким, он нагнулся и стянул сапоги, прежде чем ступить ногами на толстый ковер. Она одобрительно кивнула и знаком попросила его присесть. Артур осторожно опустился на вышитую золотой нитью подушку. Каталина, в свой черед чинно усевшись напротив, протянула ему чашу с надушенной водой и белую льняную салфетку. Он окунул пальцы в воду, вытер. Улыбнувшись, она предложила ему откушать. На столе была та самая еда, к которой принц привык с детства: жареные цыплячьи ножки, жареные почки с острой подливой и белый хлеб — незатейливый, но сытный английский ужин. Однако привычные блюда Каталина разложила по золотым тарелкам маленькими порциями, постаравшись сделать это с фантазией, принарядив сбоку дольками яблок, ломтиками редких сортов вяленого мяса со специями, кусочками засахаренной сливы. Ей хотелось, чтобы он хоть сколько-то представил себе, что такое еда в Испании, что такое тонкий и изысканный мавританский вкус.

Предубеждения Артура были поколеблены.

— Это… это красиво! — не сразу нашелся он. — Похоже на картину. И ты… ты тоже похожа на… — растерялся, что не знает ничего, с чем можно ее сравнить, а потом вспомнил: — Да, ты напоминаешь мне картинку на расписной тарелке, которую я видел у матушки. Это ее сокровище. Ты такая же. Странная, незнакомая, но очень, очень красивая.

От похвалы она засветилась.

— Я хочу, чтобы ты понял, — сказала она, тщательно подбирая латинские выражения. — Я хочу, чтобы ты понял, что я такое. Cuiusmodi ego.

— Прости?

— Я твоя жена, — кивнула она. — Я принцесса Уэльская. Я буду королевой Англии. Но помимо того, я еще и инфанта Испанская, Каталина Арагонская.

— Но я это знаю!

— Ты знаешь и при этом не знаешь. Ты не знаешь, что такое Испания, ты не знаешь, какая я. Я хочу объяснить тебе то и другое, насколько смогу. Я любимица отца. Когда мы едим в своем кругу, мы делаем это так, как мы с тобой сейчас. Когда армия выходит в поход, мы живем в шатрах и греемся примерно перед такими же жаровнями, как в этом очаге, а в поход, надо тебе сказать, мы ходили каждый год, пока мне не стукнуло семь лет.

— Но ведь у вас христианская страна, — удивился Артур. — У вас не может не быть стульев, нормальных стульев, вы должны есть за столом, как все.

— Только во время банкетов, — сказала она. — Когда мы едим в наших личных апартаментах, обстановка как раз такая, совсем как у мавров. О, конечно же, мы произносим благодарственную молитву перед едой, но живем мы совсем не так, как тут у вас в Англии. У нас повсюду прекрасные сады с фонтанами и журчащей водой. Наши комнаты облицованы цветной керамической плиткой и исписаны золотыми буквами, изрекающими мудрые истины поэтическим языком. У нас есть бани с горячей водой и парные с густым и душистым паром. Есть погреба, в которые зимой привозят лед с гор Сьерры, и потому летом нам подают охлажденные напитки и фрукты.

Ох, как соблазнительно это звучало…

— Похоже на сказку, — неохотно признал он.

— Знаешь, я только сейчас поняла, до чего мы с тобой чужие друг другу, — сказала она. — Там, дома, я думала, что твоя страна будет примерно как Испания, однако здесь все по-другому. Теперь мне кажется, что мы, испанцы, скорее арабы, чем вестготы. Наверно, и ты думал, что я буду похожа на твоих сестер, но знаешь, я совсем, совсем другая.

— Да, — кивнул он. — Нам придется знакомиться сызнова, привыкать друг к другу…

— Не тревожься, я всему выучусь. Стану совсем как англичанка. Но мне хочется, чтобы ты знал, какая я была дома.

Он снова кивнул.

— Что, очень ты замерзла сегодня?

Странное, неведомое прежде ощущение поселилось в нем, какая-то тяжесть внизу живота, болезненная при мысли о том, что она несчастна.

Она впрямую встретила его взгляд:

— Да. Очень. Потом я подумала, что была недобра к тебе, и мне стало стыдно. А потом я подумала, как далеко меня занесло от родного дома — от солнца и тепла — и от моей матушки, и мне стало тоскливо. Это был ужасный день, правда.

— Я могу чем-то тебя утешить? — потянулся он к ней.

— Уже утешил. — Она вложила пальчики в его ладонь. — Когда на руках принес меня к огню и попросил прощения. Знаешь, я научусь верить, что ты никогда меня больше не обидишь.

Артур притянул ее к себе. На подушках было мягко, удобно. Он уложил ее рядом, тихонько потянул за конец шарфа, намотанного вокруг головы. Шелковая ткань легко соскользнула с шелка волос, высыпались густые рыжие пряди. Он прижался к ним губами, потом легонько поцеловал сладкий, чуть дрожащий рот, глаза в обрамлении светлых ресниц, рыжеватые брови, голубую венку на виске, ушко. Желание разгорелось, он приник губами к ямке у основания шеи, быстрыми поцелуями осыпал тонкие ключицы, теплую плоть от шеи к плечу, сгиб локтя, горячую ладонь, волнующе пахнущую подмышку, а потом через голову стянул с нее рубаху. Нагая Каталина — его жена, его любящая жена — лежала в его руках. Наконец-то!

Я люблю его. Я не думала, что это возможно, но я люблю его. Я в него влюбилась. Я смотрю на себя в зеркало в изумлении, словно я изменилась, как изменилось все остальное вокруг. Я — женщина, влюбленная в своего мужа. Я, Каталина Испанская, влюблена. Я хотела ее, этой любви, я думала, она невозможна, и я ее получила. Я влюблена в своего мужа. Мы будем править Англией. Кто усомнится теперь, что в Его неизреченной милости я избрана Богом? Он сберег меня в превратностях войны и привел в прекрасные сады Альгамбры, а теперь дал мне Англию и любовь юноши, который будет королем.

Захваченная наплывом чувств, я сжимаю ладони и молюсь: «Прошу Тебя, Господи, позволь мне любить его вечно, не отнимай нас друг у друга, как отнял Хуана у Марго, в их первый год любви. Позволь нам состариться вместе!»

Багровое солнце низко висело над округлыми холмами, когда они достигли ворот в высокой городской стене. Артур, который ехал рядом с паланкином Каталины, прокричал, чтобы она услышала его сквозь грохот копыт по мостовой:

— Вот и Ладлоу, наконец!

— Дорогу принцу Уэльскому! — возгласил впереди герольд, тяжелые створки ворот распахнулись, и люди высыпали из домов поглазеть на проезжающую мимо процессию.

Перед Каталиной предстал городок, красивый, как вышивка на гобелене. Деревянные дома живописно карабкались вверх по мощеным улочкам, их вторые этажи уютно нависали над первыми, в которых располагались процветающие, судя по их виду, лавки и мастерские. Жены торговцев, сидевшие на скамеечках у дверей, подскакивали с места, чтобы поклониться Каталине, и она улыбалась и махала рукой в ответ. Из верхних окошек домов с вывесками перчаточника, башмачника или золотых дел мастера высовывались, выкликая ее по имени, Дочки и сыновья, подмастерья и служанки. Каталина испугалась, когда один мальчишка от возбуждения чуть было не вывалился из окна, но его с хохотом подхватили.