Она не реагировала. Осокин перебрался на балкон, который уже лизал огонь, набрал полную грудь воздуха и вошел в комнату. В тот же момент пожарные приладили лестницу, вскарабкались и буквально выволокли упиравшуюся Людмилу, объяснив Дару, не справившемуся с ней, что у нее сильный шок. Дожидаться, когда потушат огонь, Осокин не стал, велел Вию бежать на улицу.

– Дар, тут трое… Это они подожгли дом… Что с ними делать?

– Да черт с ними, уходи! Я за «аккордеоном»…

Вий взвалил на плечо Людмилу, вяло реагировавшую на окружающее, – видимо, угорела. На них никто не обратил внимания, и они свободно прошли сквозь толпу собравшихся соседей, которые давали пожарным ценные советы. Свернули за угол, здесь Вий поставил Людмилу на ноги, прислонил спиной к забору и поддерживал, чтобы она не упала. Вскоре прибежал Дар с «аккордеоном», вызвал такси по мобиле.

* * *

Юля открыла дверь и непроизвольно расширила глаза. Как-никак четыре утра, для приема гостей время не то. Дар, проходя в квартиру, поприветствовал Герасима, который выглянул из комнаты, и обрадовал его:

– Мы поживем у вас немного.

Квартира у Юльки и Геры, как у буржуев, – четырехкомнатная, а живут одни. Юля ничем не занимается, разве что домом иногда, ну, еще читает и в шахматы играет сама с собой. Герасим пашет за двоих – работает брокером на бирже, хотя по образованию… Впрочем, сейчас котируются не дипломы, а конвертируемая валюта в кармане. Гера добывает исключительно ее, и оказалось, что биржа – его призвание. Иногда дела идут успешно, иногда – из ряда вон, особых богатств нет, но с Юлькой-бездельницей они не бедствуют. Есть у них мечта – дети, но об этой мечте вслух не говорят оба, разве что случайно в порыве откровенности, и только Дару.

Люду напоили успокоительными таблетками и уложили спать. Тимку Юля накормила ранним завтраком, узнала от него массу интересного и тоже определила на ночь. Затем пришла на кухню. Слушая рассказ, Герасим подливал Вию и себе водки, ведь Дар вообще не пьет. Собственно, Дар тоже слушал Вия внимательно.

– А как они узнали, где спрятался Вий? – озадачился Герасим.

– Меня это тоже волнует, – сказал Дар. – Кроме тебя и Юльки никто не знал.

– Ты же не думаешь, что мы вас сдали?

– Не думаю. Мне кажется, налет сделали на меня.

– А что, есть повод тебя сжечь живьем?

Осокин не ответил, словно не услышал.

– Дар, ты ошибаешься, – сказал Вий. – Пацан, что грозил мне пистолетом, сказал: «Опа-на! Выкурили Циклопа». Там не так уж и светло было, чтобы рассмотреть мой глаз, тем более я к нему спиной стоял. А помнишь, как меня назвали на пустыре? Циклопом. И в клубе после погрома тоже называли Циклопом. Нет, выкуривать они пришли меня.

– Значит, как-то узнали… – устало проговорил Дар. – Как? Ладно, давайте все поспим, а подумаем после.

– Я постелила вам на диванах в самой большой комнате, – сказала Юля. – Они неудобные, но других спальных мест у нас нет.

– Сойдет, – поднялся Вий. За ним и Осокин.

Когда они ушли в комнату, Герасим выпил еще немного и вздохнул:

– Похоже, это работа Богомола. Только по его приказу так упорно добивают. Этим он и держит в страхе.

– Ты его знаешь? – присела Юля на край стула.

– Понаслышке, – кивнул Гера, но в самом его тоне было столько негатива, что вторым планом читалось: о Богомоле достаточно слышать, знать его лично нежелательно.

– Откуда же ты знаешь, что это он взялся за Вия?

– По почерку, Юля, по почерку. Я все же общаюсь с людьми разного рода, иногда удается кое-что услышать, что знать не обязательно. Говорят, только Богомол имеет всевидящее око, так что от него и в недрах земли не спрячешься. Но теперь он будет искать и того, у кого схоронился Вий. То есть Дара. Когда же узнает, что мы его… их… прятали.

– Думаешь, нам теперь…

– Пойдем, Юлька, досмотрим сны, а думать будем потом.

Ипсиланти вынули пулю, которая застряла рядом с костью, к счастью, не причинив ему особого вреда. Однако Георг не залег в постель с законным больничным листом на прикроватном столике, отлежался всего пару дней, а уже с утра на третий день доставал Краснова:

– Пойми меня правильно, обстановка критическая. Раз бандюги вышли из подполья и нагло стреляют в людей, например в меня, они не боятся. Ты это понимаешь? Почему они перестали бояться?

– Смелые, наверное, – проворчал Краснов, ерзая на стуле.

– А почему они вдруг стали смелыми? Эта гниль никогда не была смелой, она, выражаясь образно, по канализациям тусовалась. И вдруг вылезла наружу с пистолетами: пух-пух. С чего бы это?

– Отстань, а? Твое дело – ловить конкретных убийц, вот и лови. Какого черта ты полез в гадюшник? Да еще ночью! К тому же один! Что ты там забыл?

– Наколку получил, будто бы хозяин молодежного клуба по кличке Вий имеет отношение к трупам на пустыре.

– А при чем тут трупы на пустыре? – завелся Краснов. – У тебя своих хватает трупов, а те не наши. Все, занимайся собственными делами. Или тебе пуля мозги вышибла? Тогда иди, восстанавливай здоровье.

– Знаешь, Валера, меня обилие трупов за последнее время, честно говоря, пугает. Да, да, пугает. И я тебе объясню, какое отношение тут имеют трупы на пустыре, а также трупы в доме Летовой, а также труп на крыше, а также убийство Фисуна. Далеко не абстрактная бандитская группировка решила попугать народ, а та, которая ощутила свою мощь, став единственной силой в городе, противостоять которой никто не посмеет. Значит, данная группировка многочисленна. И не передел сфер влияния идет, а взятие города со всеми его потрохами в плен. Понял или не понял, о чем я говорю?

– Ну, вот откуда ты это взял? – досадливо произнес Краснов. – Плен… Взятие города… Пафос, честное слово! И чушь. Ну, объясни, как ты пришел к таким выводам?

– Пока не могу.

– А ведь вроде бы тебя не в голову ранили… – покачал головой Краснов с сочувствием. – Надо же, Ипсиланти, и тот струхнул…

– Валера! – подскочил к нему Ипсиланти. – Это опасные игры, ты не понимаешь? Если преступные группировки выйдут из-под контроля…

– Когда это бандиты были под контролем? – попытался сострить, перебив его, Краснов.

– Не понимаешь? – выпрямился Ипсиланти. – Жаль. Контроль, Валера, – это когда есть рычаг, способный сдерживать свору уголовников. Это когда есть сила, на которую надеются тысячи людей. К этой силе я наивно причислял себя до событий в баре. Контроль – это и страх, Валера, перед наказанием. Заметь: я не дешевый патриот, мне хватит примеров патриотизма из прошлого, чтобы не бросаться на амбразуру. Я добросовестно выполняю работу, которая мне нравится, за нее получаю скромное жалованье. Мне приятно называться следователем, у меня есть перспективы, я живу по определенным правилам. Но в клубе мне стало страшно, потому что теперь, выходя на улицу, я не знаю, буду жив или нет. И это происходит не где-то там, где нас нет, а в нашем городе, где мы живем. Поэтому меня волнует сейчас: почему наши бандиты не боятся нас?