зрения принцесса, царевна, разницы никакой), старушка продолжила:- Василиса не из любимиц, тиха, да неприметна, царёвы любимицы две старшие, о них и забота вся, а Василису собираются выдать за тутошнего боярского сына Сивкова. Сивков-от старший — в силе, да род не больно хорош, вот и выпросил у государя дочь. Надо бы сказать, что сынок не умён да дурён, да мало будет…

— Его не Иваном зовут?

— Точно, а ты откуда ведаешь?

— Догадалась. Обычно всех дураков в сказках Иванами зовут. Только в конце они поумнее всех оказываются.

— Этот не окажется. Его в детстве маменька непутёвая на голову роняла, вот и стал теперь пенёк пеньком. Только и есть, что богатство батюшкино, а так за него ни одна девка пойти не хочет. Свадьба через три недели, а Василисе это не по сердцу, у неё суженый есть, — бабка недовольно крякнула.

— А что, тот суженый бедный или безродный? — встряла я опять.

— Да куда там! И богат, и пригож, да только поди ж ты — не человек он. Царь-батюшка как о таком поругании своей царской крови услыхал, так и повелел с Василисушки глаз не спускать, из терема едва на прогулки выпускает, да и то, под присмотром. А суженый её, как на грех, пропал, не вызвать его никак.

— А делать что? Я-то что могу?

— Она тебе всё сама обскажет. Знала бы ты, как она обрадовалась, прознав, что ты вот-вот здесь появишься. Вот уж, почитай, как два дня тебя дожидается, да ты больно уж задержалась? — Еремеевна сурово посмотрела на меня, явно ожидая оправдания задержки.

— Да я, понимаете ли, верхом не очень-то ездить умею, — промямлила, опустив глаза.

В их-то мире, где конская тяга самый быстрый способ передвижения, не ездить верхом!

Сочувственно кивнув, Еремеевна поднялась со здоровенного сундука, на котором до того сидела.

— Ну и ладно. Главное — ты здесь. Василиса тебя завтра ждать будет, а пока, если хочешь, можно на неё и сестриц её посмотреть.

Естественно, я согласилась!

Старушка открыла крышку сундука и достала что-то плоское, завёрнутое в тряпицу. В тряпице оказалась небольшая тарелочка тончайшего фарфора, вызолоченная в середине, и расписная яркими птицами по краю. На неё старушка положила маленькое яблочко, похожее на ранет. Взяла тарелочку двумя руками и начала осторожно покачивать ею. Яблочко принялось перекатываться по дну, описывая правильные круги.

— Ты катись, катись, яблочко, катись наливное, покажи красной девице, что она пожелает…

С этими словами Еремеевна передала тарелочку мне. Я ухватила ту мертвой хваткой, боясь выронить, яблочко продолжало кататься как заведённое.

— Говори, что увидеть хочешь, — прошептала на ухо Еремеевна.

В голову ничего не шло, брякнула первое, что пришло на ум:

— Покажи царский терем, — и добавила: — Пожалуйста.

Не знаю, чего ожидала, но не точного повторения сценки из мультика. Совсем как в «Аленьком цветочке»! Яблочко скользнуло в центр тарелочки и начало крутиться по спирали. Вслед за яблочком проявилась картинка и заняла всё дно тарелочки. Ну, натуральный телевизор годов шестидесятых, сюда бы ещё линзу, чтобы изображение было покрупнее…

Маленькие фигурки двигались по «экрану», звуку недоставало громкости, но показывало!

Передо мной оказалась небольшая комната с увешанными яркими ковриками стенами. На широкой лавке у стрельчатого окна, раскрытого по случаю жаркой погоды, сидела девица.

— Василиса Прекрасная, — шепнула старушка.

Ой, мамочка родная! Да уж, мне до этой красавицы однозначно далеко (к счастью)! Таких как я надо бы собрать штуки четыре, а то и все пять. Нет, она очень привлекательна на личико. Нежная белоснежная кожа, яркие синие глазищи, розовые щёки, тёмные собольи брови и длиннющие ресницы. Толстая коса, перекинута через плечо и покоится на неохватной груди.

Благодаря молодости, девица выглядела очень неплохо, но мне стало страшно, что будет с ней лет через пять! Она превратится в нечто вроде свиноматки, если не прекратит жрать так, как сейчас.

На столе перед царевной расставлено не меньше десятка разных блюд, фрукты только на одном. Зато огромных «пирожков» не меряно. Такой один съешь — на неделю наелся, а царевна, причмокивая, чавкая и облизывая после каждого жирные пальцы, поглощала их один за другим.

Крутившиеся рядом женщины то подставляли Василисе Прекрасной тарелки, то утирали коралловый ротик, и приговаривали, приговаривали сладкими как патока голосами. Слушать тошно! И красавица она, и светик ясный, и… Короче от этого зрелища мое личико перекосило, словно лимон съела целиком без сахара.

Уже была готова отказаться от зрелища, и попросить показать что попроще, когда в комнату влетела девчонка.

— Государь просит пожаловать. Женихи прибыли!

Что тут началось! Царевна оттолкнула стол, с которого покатилась по сторонам разная снедь, женщины забегали, завопили, послышались команды… Не прошло и пяти минут, хоть время засекай, как в армии, царевна умыта, переодета, заново причесана, и уже направляется к двери.

Невольно засмеялась.

— Ты чего это?

— Отработано у них всё. Видать не первый раз так собираются, — сквозь смех выговорила я.

— Не впервой, права ты. Женихов многонько тут перебывало, да только никак не могут царевну замуж отдать.

— Ну, если хоть один жених увидит, сколько она жрёт, замуж она точно не выйдет. Такую легче убить, чем прокормить!

Еремеевна хихикнула и провела ладонью над яблочком.

Я заметила смену картинки на экране и прильнула к тарелочке.

Теперь нам показывали большой зал, кажется, подобные назывались палатами. На небольшом возвышении резной, местами расписной, местами позолоченный, трон. Рядом с возвышением три стула с высокими спинками — вероятно для царевен.

Показались три царевны.

— Вот она, моя горлинка, — ткнула пухлым пальцем хозяйка.

Василиса Премудрая на фоне сестёр смотрелась сереньким воробышком. Те яркие, дородные, наряжены как на парад, она — в скромном платьице, худенькая, неяркая.

Присмотрелась ко второй сестре. Эта мне понравилась больше. Поплотнее младшей, но далеко не дотягивала до старшей. И выглядела бы и вовсе красавицей, если бы не унылый вид. Казалось, вот-вот разрыдается.

— Это Несмеяна? — повернулась к Еремеевне.

— Она самая. Ох, скажу я тебе, чего только и кто только не делал! Ни разу за жизнь не засмеялась. Царь-батюшка приказал её к себе и не допускать. Как только где появляется — одни несчастья. В карету сядет — колесо отвалится, за стол сядет — обязательно сотрапезники подавятся, или вином захлебнутся. Прошлым годом захотела верхом ездить научиться, как заморские королевны. Батюшка и рад радёхонек, приказал коней перед ней провести, чтобы выбрала, так три коня охромели. Да из самых дорогих… Одни беды вокруг. Уж и в монастырь её возили, к схимнице одной. Так та сказала, что ежели царевна не засмеётся, так и