Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Увидев путь к решению, Ольга взяла Арву за локоть и отвела ее на несколько шагов, чтобы уединиться.
— Ты хочешь Эрика, Арва?
Ее прекрасная смуглая кожа покраснела.
— Да.
— Ты бы легла с ним, если бы это было безопасно и приятно?
Арва не ответила, но черные глаза остались спокойны — будто она ждала удобного случая, — и Ольга продолжила.
— Ты доверяешь мне? Ты веришь в мою мудрость, веришь моим советам?
— О, да. Ты добрая и мудрая, Ольга.
— Тогда прислушайся ко мне. Ты не причинишь никакого вреда ни своему ребенку, ни себе, ни телу, ни душе, если примешь своего мужа. Если он нежный и любящий и не причиняет тебе боли, то вы можете любить друг друга, как подобает мужу и жене.
— Правда?
— Правда, kullake.
Арва улыбнулась, и Ольга повела ее обратно к мужу. Прежде чем отпустить пару, она снова шагнула к Эрику и посмотрела прямо на него.
— У мужчины, который бьет женщину, нет дома в Гетланде, Эрик Эрикссон. У мужчины, который бьет женщину, пока она носит его ребенка, нет дома в этом мире.
Он моргнул, и его холодный взгляд дрогнул.
— Меня ни в чем подобном не обвиняют.
— Да, не обвиняют. Считай это предупреждением. — Она вернулась и встала рядом с платформой. Ульв подошел и встал рядом с ней. — Эрик не оспаривает обвинение в неверности. Арва, скажи, какое ты хочешь для него наказание.
Глаза и рот Арвы распахнулись от удивления. Но она взяла себя в руки и повернулась к мужу, положив руки на холмик своего живота.
— Я только хочу, чтобы ты поклялся мне. Здесь. Поклянись всегда быть нежным со мной и малышом и быть верным нам. Здесь, в зале, произнеси эту клятву.
Эрик обвел зал виноватым, смущенным взглядом. Здесь было не так уж много народу; происходящее не было чем-то особенным. Настоящие дела Гетланда решались, когда на помосте сидел ярл и присутствовали самые сильные мужчины и женщины. Ольга и Ульв справлялись с несложными вопросами, к тому же, Ульв руководил обороной города. Они долгое время жили в мире, дружили и были в союзе с самыми могущественными ярлами, поэтому оборона города состояла всего лишь из нескольких аванпостов и патрулей.
Наконец, заблудший муж Арвы опустился на одно колено. Он убрал ее руки с живота и сжал их.
— Я клянусь, Арва. Я буду нежен и верен тебе и нашему ребенку. Прости меня за мои слабости.
Ольга не была уверена, что Эрик был искренен, но не могла придраться к словам, и, в конце концов, они делали Арву счастливой. Женщина улыбнулась и кивнула, а Эрик встал и поцеловал ее. Затем она что-то прошептала ему на ухо, и он вздрогнул. Он повернулся и посмотрел на Ольгу.
Его кивок мог быть благодарностью, он мог быть искренним. Она кивнула в ответ.
— оОо~
Ночью, когда Ольга расплетала косу и расчесывала волосы, дверь в покои распахнулась, ударившись о стену, как гром. Ольга взвизгнула и вскочила с кровати, ее сердце бешено колотилось.
Теперь, когда тяжелая дверь была открыта, она могла слышать шум за пределами зала. Крики — она слышала крики. И вопли. И лязг металла.
На них напали.
Ульв стоял на пороге, потный и взъерошенный, с обнаженным мечом и искаженным от ярости лицом.
— Город захвачен! Собери все, что сможешь. Я должен увести тебя отсюда сейчас же!
И мрачное предчувствие, которое пришло к ней, две недели назад, предчувствие, от которого она отмахивалась, наполнило ее голову криком обезумевших птиц.
Не налет нес на себе печать зла. Это был Гетланд, лишенный своих самых сильных защитников и уязвимый для нападения.
Охваченная ужасом, Ольга не сопротивлялась. Она не задала ни единого вопроса; мысли покинули ее голову. Она просто схватила одежду, которую только что сняла, и позволила Ульву увлечь ее прочь из дома через задний ход.
Часть 2. ВОИН
8
— Не очень-то засматривайся, — усмехнулся Хокон, вгрызаясь зубами в кусок соленой трески. — Она не возьмет тебя. У нее вообще не будет мужчины. Она уже взрослая, так что у нее уже был бы мужчина, если бы она этого хотела. Она любит себя больше, чем могла бы любить кого-либо другого.
Хокон поплыл с ними, потому что Сольвейг запретила ему садиться вместе с ней на второй скейд Карлсы, а их родители уже отчалили. Он был раздражен на протяжении всего путешествия, придираясь к Магни по поводу сестры при каждом удобном случае, как пчела, жужжащая в ухо.
— Я не стану говорить с тобой о твоей сестре. Не такими словами. — Магни взял у него бурдюк с водой и, запрокинув голову, прислонился спиной к стене, чтобы попить. Вот уже два дня попутный ветер был сильным. Все четыре скейда плыли почти вровень, и люди отдыхали.
Они воспользовались этим, пока могли. В это утро солнце уже взошло красным, а горизонт стал темным. Паруса начали колыхаться, а значит, небеса скоро сменят цвет. Не за горами буря.
Хокон забрал шкуру обратно и надавил дальше.
— Девушки падают в обморок, когда ты рядом. Тебе не нужна моя сестра.
Потеряв аппетит, Магни бросил свой кусок трески обратно в бочку.
— С чего ты беспокоишься о том, кто мне нужен? Какое тебе до этого дело?
— Я переживаю за сестру.
Магни приподнял бровь, услышав это. Сольвейг и Хокон были близки, когда были детьми — они все трое были веселой компанией, — но за последние несколько лет, с тех пор как Хокон начал совершать набеги, брат и сестра охладели друг к другу. Сольвейг была превосходным воином, и это раздражало его.
— Правда. Она — моя сестра, и я люблю ее. Я убью любого, кто причинит ей боль. Кого угодно. Даже несмотря на то, что она думает, что она лучше всех на свете.
Это было очень далеко от истины; Магни знал это, хоть ее брат и не понимал. Сольвейг не считала себя лучше других. Она считала, что должна быть лучше. Она считала, что все ее несовершенства — ее личные неудачи. Она считала, что величие — это наследие, доставшееся ей от родителей, и что она не достойна его.
Ирония заключалась в том, что она уже была великой. Она была сильной и бесстрашной. Ее меч наносил верный удар, и глаза видели все на поле боя. Возможно, она не была таким чудом, каким был ее отец, но Сольвейг была