так что они не могли видеть, идут ли по курсу или сбились. Ослепительные полосы разноцветного света танцевали и сверкали в тумане, сквозь который пробивались солнечные лучи.

У Магни было ощущение, что он находится в другом мире. Возможно, они все-таки затонули и больше не были в Мидгарде. Это была не Валгалла. Был ли это Ванахейм или Альвхейм (прим. Мидгардом в скандинавской мифологии называется мир, населенный людьми, Ванахейм и Альвхейм — миры богов)? Он уставился небо, гораздо более яркое, чем на севере, на цвета, гораздо более яркие, чем северное сияние. Был ли это Биврест (прим. — радужная дорога, мост между мирами)?

Он стряхнул своенравные мысли; шторм и море лишили его разума.

Стоявший рядом отец повернулся к нему.

— Сын?

Он стряхнул с себя отеческую заботу почти тем же движением, которым прочистил голову.

— Я в порядке. Только сейчас мир кажется странным.

— Да. Туман и солнце вместе — это необычно. Это как если бы нас забросило на вершину Иггдрасиля (прим. мировое дерево, исполинский ясень, соединяющий все миры), выше облаков.

Магни улыбнулся; они думали об одном и том же.

Хокон приблизился и встал между Магни и его отцом. Если не считать шишки под порезом на голове и кашля от морской воды, он был здоров.

— Ты видишь другие корабли? — спросил он отца Магни. — Моих родителей? Мою сестру?

В его голосе звучала настоящая тревога, как за Сольвейг, так и за родителей.

— Туман еще слишком густой, — таков был ответ отца Магни. Он сложил ладони рупором у рта. — ЭЙ! ВСЕМ КОРАБЛЯМ! ОТВЕТЬТЕ!

— ЭЙ! ЛЕИФ! — ответ пришел почти сразу, и голос звучал рядом. Это был голос Бренны.

Хокон рассмеялся и похлопал Магни по спине.

— МАМА! — закричал он, затем его охватил приступ кашля.

— ХОКОН! — крикнул Вали. — ВСЕ ХОРОШО?

Хокон кивнул и набрал в грудь воздуха, чтобы прокричать свой ответ, но Магни удержал его, положив руку ему на плечо. Он повернулся к отцу.

— Другие корабли не отвечают.

Другие корабли — один из Карлсы и один их собственный. На другом корабле из Карлсы была Сольвейг. Она была зла, когда они отчалили от Гетланда, и поднялась на борт отдельно от семьи и от Магни.

Он не протестовал против этого — на самом деле, даже сказал себе, что ему все равно, — потому что сам злился, потому что чувства все еще бурлили после их разговора в лесу.

«Если она потерялась во время шторма…» — он оборвал эту мысль.

Бренна и Вали, должно быть, поняли одно и то же одновременно, потому что глубокий голос Вали потряс море.

— СОЛЬВЕЙГ! ЭЙ! СОЛЬВЕЙГ!

Магни побежал к корме корабля, намеренный попробовать другое направление, и тоже закричал:

— СОЛЬВЕЙГ! СОЛЬВЕЙГ! ТЫ ЗДЕСЬ?

Леиф повернулся к центру корабля. Самым громким голосом, который Магни когда-либо слышал, он крикнул:

— ПОДНЯТЬ ПАРУСА! МЫ ОСТАЕМСЯ, ПОКА НЕ РАССЕЕТСЯ ТУМАН. ПРОДОЛЖАЙТЕ ЗВАТЬ!

— оОо~

К тому времени, как туман рассеялся, солнце приблизилось к своей высшей точке на небе, а голос Магни сел. Другие подхватили крик, но он все еще стоял у борта, вглядываясь в непроницаемое море.

Корабль Вали и Бренны появился из тумана первым, и Хокон приветствовал своих родителей взмахом руки. Затем они вернулись к поискам и стали звать другие корабли.

Когда вокруг прояснилось, они увидели, что случилось. Корабли были далеко, слишком далеко, чтобы их можно было услышать или быть услышанными.

Но они оставались на плаву, рядом друг с другом. Раздались радостные возгласы, и Вали и Леиф направили свои корабли к тем, кого боялись потерять.

Магни, думая о Хоконе, плавающем лицом вниз в море, схватился за весло и не сводил глаз с кораблей, надеясь увидеть Сольвейг, стоящую у борта.

Когда корабли приблизились друг к другу, ее лицо было первым, что он разглядел. Она была так же помята бурей, как и все остальные, но солнце освещало ее и превращало ее светлые волосы в бледный огонь.

Когда она увидела его, то улыбнулась, и эта улыбка затмила солнце.

Да, он подождет.

— оОо~

Всего несколько недель прошло с тех пор, как налетчики в последний раз видели устье великой реки Франкии — Сены. Ущерб, который они нанесли маленькой деревушке и церкви, еще не был восстановлен, но, похоже, с этой целью было предпринято мало усилий.

Жители деревни — как стражники, так и крестьяне, — увидели, как приближаются скейды, под полными парусами и быстро несомые хорошим ветром. Они засуетились, готовясь к нападению. Магни прищурился, пытаясь понять, есть ли у них план защиты, но не смог разглядеть ничего.

— Они думали, что мы ушли навсегда, — сказал Хокон, стоя у его плеча.

— Или, по крайней мере, до следующего лета. Смотри, — Магни указал на дом франкского бога. Он видел общую схему движения. — Они собираются вокруг своего бога, чтобы охранять его.

Налетчики забрали из этого дома много сокровищ, не пролив при этом почти ни капли собственной крови.

Он повернулся к своему отцу, который стоял высоко на носу, обхватив рукой горло дракона.

— Отец, ты видишь?

— Да. Но осторожно. Вот так давным-давно нас провели на Меркурии. Заманили нас в ловушку пустой церковью. Умный христианин не стал бы пополнять запасы сокровищ в месте, которое было так легко разграблено. — Он повернулся всем телом и повысил голос, обращаясь к налетчикам. — Давайте не будем соблазняться мечтой о легком грабеже. Это место — не цель нашего похода. Мы будем сражаться, чтобы продвинуться вперед, не более. Париж — наша награда. Спустите паруса! Мы нападем, когда высадимся на берег!

— оОо~

Группа франкских солдат выстроилась в линию на берегу реки, и в корабли полетели стрелы, еще когда мужчины гребли. Карлса и Гетланд совершали набеги как единое целое на протяжении поколения, и их стратегии были отточены до совершенства. Леиф и Вали закричали почти в один голос, и щиты одновременно поднялись, защищая гребцов. Когда на твердое дерево дождем посыпались стрелы, лучники поднялись и открыли ответный огонь.

Стоя на носу корабля, рядом с отцом, Магни наблюдал за происходящим из-под прикрытия своего щита. Франкские лучники пали, и воины позади них тоже, но он слышал крики и всплески, которые сигнализировали о потере со стороны нападавших. Двое. Трое. Не много, но все же слишком для самого начала боя.

Правда, сейчас они были наиболее уязвимы, они не могли сражаться своим настоящим оружием. Их клинки еще не вступили в бой.

Его рука пульсировала вокруг обнаженного меча, сжимаясь и разжимаясь, сжимаясь и разжимаясь, и вскоре он больше не