— Да блять, это же просто Данте.

Мой протест не разгоняет мрак на его лице, и я опускаю взгляд на свою руку, чтобы убедиться, что в ней нет ни малейшей дрожи. Не могу поверить, что сомневаюсь в себе, но должен признать, что эта рыжая выбила меня из колеи.

Когда она вчера вечером вошла в бар, я услышал ее раньше, чем увидел.

Те грязные туфли топали по лестнице и отдавались в моем теле, заставляя меня дважды перечитывать первую строчку электронного письма. Уже только это заставило меня напрячься, и всё это было еще до того, как она появилась в моём поле зрения.

И когда наконец увидел её, то соврал бы, если бы сказал, что не посмотрел дважды. А потом и в третий раз, потому что она скользнула рядом со мной в бар и сняла шубу, как гребаная стриптизерша.

Конечно, первое, на что я обратил внимание, это её медные волосы. Такие беспорядочные, и их так много. Я не мог сказать, то ли ее только что оттрахали до потери сознания на полиэстеровых простынях, то ли протащили через кусты задом наперед. Второе, на что я обратил внимание — это зеленое платье, которое мало что прикрывало и было не очень свойственно для вечера четверга. А третье? На бирку, все еще прикрепленную к подолу.

Она несла большие неприятности, и я учуял это еще до того, как она открыла свой умный рот.

Обычно мне легко быть джентльменом. У меня есть талант смеяться в нужный момент, отпускать удачную шутку, а затем изящно уходить, когда светская беседа становится настолько скучной, что мне хочется уснуть. Хотя бы один из членов этой семьи должен обладать хорошими манерами, и полагаю, что эта задача легла на меня.

Но Пенелопа заставила меня быть кем угодно, только не джентльменом.

Я остерегаюсь разговаривать с женщинами на этом Побережье, если только у меня не назначено свидание на одну ночь с ними. Нет ничего менее привлекательного, чем смотреть на женщину и видеть, как твоя фамилия вспыхивает огнями в ее глазах.

Но ее глаза были большими и голубыми, в них не было ни малейшей искорки узнавания — во всяком случае, поначалу. Где-то между ее предложением и моим звонком брату она все поняла, и я совру, если скажу, что садист во мне не зашевелился, когда я увидел, как она пытается взбежать по лестнице и вырваться из моих тисков.

Азарт заставил меня бросить в огонь всю свою осторожность и самоконтроль, так что я не должен был так удивляться, когда обжегся. Она не жульничала, она честно выиграла мои Breitling, и то, как она это сделала, только усилило мой интерес к тому, кто она такая и какого хрена делает в Бухте Дьявола с чемоданом и украденным платьем. Я сунул свои часы в её карман вместе с карточкой Анонимных Грешников в надежде, что к концу выходных в ящике голосовой почты меня будут ждать ее секреты.

Я и не думал, что когда-либо ещё увижу ее снова. Поэтому, когда я заметил, как с другого берега озера рыжие волосы развеваются на ветру, разговаривая с моим младшим кузеном, беспокойство закралось мне под воротник. И стало только хуже, когда у нее хватило гребаной наглости снова попытаться развести меня. Говоря что-то о везении.

А потом произошел взрыв.

Инстинкт заставляет меня сжать зубы, но когда я чувствую, что взгляд Анджело становится все пристальнее, я расправляю плечи и придаю ему свой лучший вид безразличия.

— Хочешь посмотреть, не задрожит ли и мой член, или пойдём решим, что делать с нашим тупоголовым кузеном?

Не дожидаясь ответа, я хлопаю его по плечу и прохожу в кабинет Каса. В нем мало что есть, кроме письменного стола с одной стороны и длинного стола для заседаний с другой, где Висконти собрались, как стая волков. Мы с Анджело занимаем места во главе стола.

Я достаю из кармана покерную фишку. Перекатываю ее между большим и указательным пальцами. И вдруг мне становится хорошо от того, что я не смог утопить свое беспокойство в спиртном, потому что адреналин от того, что я сижу рядом с братьями во главе этого стола, намного превосходит его.

Здесь мое место, и я всегда это знал. Не в Вегасе, а в Дьявольской Яме с моими братьями. Несмотря на все мои успехи на Лас Вегас Стрип16, в моей груди всегда оставалась черная пустота, пустота с потребностью быть дома. Я ждал девять долгих лет, пока Анджело вернется на Побережье. Как только мне позвонили, что он возвращается, я вылетел ближайшим самолетом, к ужасу моих инвесторов и службы безопасности.

В комнате воцаряется гробовая тишина. Проходит три тяжелых секунды, прежде чем Габ нарушает ее, стукнув кулаком по столу.

— Никогда не любил этого пиздюка.

Два младших брата Лощины бормочут в знак согласия, но не Кас. Вместо этого он наклоняется со своим шелковым карманным платком в руке и потирает место, по которому Габ только что ударил кулаком.

— Эта семья — причина, по которой у меня не может быть красивых вещей, — пробормотал он.

— Не правда. У тебя их не может быть на случай, если вдруг твоя пугающая русская невеста бросит их тебе в голову, — язвит Бенни. По столу пробегает волна хихиканья.

— Довольно.

Голос Анджело резкий и в то же время простой, прорезает атмосферу в комнате, как нож для стейка. Он ослабляет галстук-бабочку и проводит ладонью по подбородку. Его обручальное кольцо поблескивает в свете встроенных ламп.

— Сегодня моя брачная ночь. Я должен быть дома, трахать свою жену и смотреть, какая погода на Фиджи. А вместо этого я нахожусь глубоко под землей в Дьявольской Лощине вместе с вами, ублюдочные поганцы. Я хочу, чтобы в ближайшие десять минут был разработан план, чтобы я наконец смог вытащить Рори отсюда. Габ, твои мысли?

Габ откинулся в кресле, ударяя по ладони галстуком-бабочкой, как хлыстом.

— Гранаты или ракетная боеголовка.

Стоя в дверях, мой последний новобранец Блейк вполголоса взывает к Иисусу. Я прячу ухмылку за костяшками пальцев, пока Габ не встал и не свернул ему шею.

Все мои люди — бывшие сотрудники отряда «Дельта» или ЦРУ, и они привязаны к своим инструкциям крепче, чем шнурки на боевых ботинках. Они тихие, послушные и держатся в тени, пока я не вызову их на свет. В половине случаев я забываю, что они там есть.

Они сильно отличаются от солдат Габа,