Что за…?

Я приоткрываю веко и осматриваю комнату. Белые потолки, белые простыни. Клиническая и стерильная обстановка. Даже с расплывчатым взглядом и раскалывающейся головой я знаю, что нахожусь не в своей квартире. На самом деле, я вообще не помню, как добралась домой.

Я была в порту.

Воспоминание открывает шлюзы в моем затуманенном сознании, и все возвращается ко мне.

Оранжевое небо.

Оглушительный взрыв.

Жар.

Звуковой сигнал становится все быстрее, и мне хватает ума понять, что это потому, что клипса на конце моего пальца контролирует мой сердечный ритм.

Легкие, быстрые шаги приближаются, и вот в дверном проеме появляется женщина.

— Все в порядке, в абсолютном порядке, — она входит в палату походкой неторопливого воскресного гуляки. Останавливается в изножье кровати и изучает мою карту, давая мне возможность изучить ее. Седые волосы зачесаны в тугой пучок, женщина средних лет, такая пухленькая, что пуговицы спереди на ее униформе сидят зигзагообразно. Она относится к тому типу женщин, которых родители советуют своим детям искать в парке, если к ним приблизится жуткий мужчина..

Она, должно быть, медсестра, а значит, я в больнице.

— Что случилось? — я пытаюсь сказать именно это. Но на самом деле это вырывается искаженным стоном и разжигает огненный след в моем горле.

Ее серые глаза удивленно поднимаются на меня.

— Не стоит, милая. Я сейчас принесу тебе воды. Меня зовут Минни, я старшая медсестра в больнице Дьявольской Лощины. А ты… — она снова бросает взгляд на мою карту, и выражение ее лица озаряется. — О! Неизвестная19! Как интересно.

Я моргаю. Неужели?

Она подходит к приставному столику и наливает в стакан воды из кувшина.

— Полегче, — говорит она, наблюдая, как я жадно пью жидкость, пытаясь погасить жжение. — От криков у тебя пересохло в горле, — говорит она. — Ты так сильно кричала, что тебя могли бы услышать в Канаде.

Я настолько была удивлена, что у меня заболели глаза. От криков? Какого черта я кричала?

— В порту произошел небольшой несчастный случай, моя дорогая. Судя по твоим записям, тебя задело штабелем падающих ящиков, и ты получила особенно неприятный удар по голове.

Она достает из нагрудного кармана фонарик с ручкой и быстро обводит им мои глаза. Вытаскивает капельницу и накладывает свежую повязку на тыльную сторону моей руки.

— Не похоже на сотрясение мозга, но мы будем наблюдать за тобой некоторое время, хорошо?

Но я не слушаю. Не могу. Потому что все, что я чувствую — это моя собственная мольба на губах, а все, что я вижу — это мутный оранжевый жар, искажающий холодное ночное небо.

Я просила Вселенную подать мне знак, что мне не везет, а получила полный фейерверк.

Я опускаю голову на подушку, чувствуя, как ледяная рука осознания давит на горло.

Если удача больше не со мной, то что у меня остаётся?

— Хорошо, милая. Мне нужно сделать обход, но я зайду проведать тебя через несколько минут. Отдыхай, хорошо? — мягко похлопав меня по плечу, она выходит в ярко освещенный коридор, а вслед ей доносится радостный свист.

Проходит всего секунда, прежде чем на меня накатывает волна вины. Она выбивает воздух из моих легких, и я упираюсь головой в подушку.

Логически я понимаю, что моя просьба о знаке не привела к взрыву, но я все равно не могу избавиться от ощущения, что это каким-то образом моя вина. Мой мозг формирует образ портового рабочего. В один момент он шел ко мне в ореоле фар, а в следующий момент его уже не было.

Мошенничество и жульничество — это одно, а поджоги и взрывы — совсем другое. Господи, эти грехи нагромождаются на меня, как шармы на колье, и я не знаю, как долго еще смогу носить эту ношу на шее, прежде чем упаду в обморок от ее тяжести.

От вертикального положения кружится голова, поэтому я хватаюсь за боковые перекладины кровати и смотрю на ярко-голубое небо в обрамлении окна, ожидая, когда пройдет головокружение. Когда в поле зрения попадают туманные облака и парящие птицы, эмоции подкатывают к горлу, угрожая наполнить мои глаза новой волной слез.

— А ты знала, что если две тысячи раз нахмурить брови, это будет равно одной морщинке?

Я напрягаюсь при звуке приятного голоса, доносящегося из-за двери, поворачиваюсь, морщась от стягивающего шею напряжения, и встречаюсь взглядом с девушкой, которой он принадлежит.

Шелковистые светлые волосы и золотистый загар, не имеющий смысла в холодном декабре. Глаза большие и голубые, наполненные невинностью, на которую может претендовать только одна девушка на этом побережье.

Рэн Харлоу.

Стиснув зубы, чтобы мой стон не был слышен, я заставляю себя улыбнуться. Из всех людей, которых я хотела бы видеть, когда у меня намечается нервный срыв, Рэн занимает довольно низкое место в этом списке. И не потому, что она нехорошая — совсем наоборот. Она слишком милая. Настолько, что на Побережье ее называют Доброй Самаритянкой. В Бухте не проходит ни одной пятницы или субботы, чтобы она не прочесывала улицу и не помогала пьяным. Она раздает пластыри и шлепанцы девушкам с усталыми ногами. Вызывает такси для пьяных и буйных. Она такая милая, что мне аж больно смотреть на нее.

Ее взгляд перебегает с моей раны на голове на ноги и обратно. Может быть, это от обезболивающих препаратов, но я не могу не заметить, что лак для ногтей у нее точно такого же розового оттенка, как и платье-рубашка.

У меня такое чувство, что она сделала это специально.

Она жуёт жвачку, потом надувает пузырь и лопает его.

— Ты думаешь о чем-то плохом?

Нахмурившись, я подавляю желание сказать ей, что это не ее дело. Отчасти потому, что мне больше не нужна плохая карма, а отчасти потому, что Рэн относится к тому типу девушек, которые, вероятно, никогда не сталкивались даже с лающей на них собакой, не говоря уже о неряшливой рыжеволосой девушке, переживающей экзистенциальный кризис.

— Может быть.

— Когда у меня возникают плохие мысли, я стараюсь отвлечься.

Я потираю переносицу, изо всех сил стараясь держать рот на замке. Последнее, что мне сейчас нужно, это импровизированный сеанс психотерапии от девушки с бесплатным билетом в рай.

— Как? Вышивая крестиком свои любимые стихи из Библии? — бормочу я себе под нос.

Она опускается на изножье кровати, вытягивая свои длинные ноги, облегающие в узком платье, по полу из плитки.

— Нет, пройдясь по алфавиту и придумав ругательство для каждой буквы, — ее голубые глаза встречаются с моими, когда она надувает еще один