которые выглядят так, словно пережили апокалипсис. Гриффин был в ярости и недоумении от моего решения покинуть свой блестящий закрытый комплекс в Вегасе и вернуться на Побережье, и теперь, когда порт взорван, уверен, что на меня обрушится суровый «я же говорил», как только он застанет меня наедине.

Но он никогда не поймет меня так, как эти люди за этим столом. Быть Висконти — это как группа крови, ты не можешь избежать того, с чем родился. Да и не хотелось бы.

Челюсть Анджело сжимается в раздумье. Он с шипением выпустает струйку горячего воздуха, а затем подбородком указал на Каса и других братьев Лощины.

— А вы что думаете?

Я перестаю перекатывать покерную фишку и бросаю взгляд на Каса в предвкушении.

Когда Анджело прострелил голову дяде Алу и развязал гражданскую войну с Бухтой Дьявола, клан Лощины решил не вмешиваться, несмотря на то, что их территория находится прямо посреди нас. Считайте, что Лощина — это демилитаризованная зона, — сказал тогда Кас. Мы не будем выбирать между семьями.

Из всех членов Коза Ностры он больше всего похож на меня. В первую очередь бизнесмен, во вторую — мужчина мафии. Но сейчас я вижу, как дилемма грызет его совесть. В конце концов, он складывает руки домиком и решительно сжимает челюсти.

— Клуб Контрабандистов — это мировой бренд. Мы экспортируем более пятидесяти процентов наших товаров через ваш порт, так что маленькая выходка Данте обошлась нам в миллионы, — он провел большим пальцем по нижней губе, глубоко задумавшись. — Он должен заплатить.

— Ага, гранатой, — хмыкнул Габ.

Кас пожимает плечами.

— Не самая плохая идея, cugino.

— Раф? Что думаешь ты?

Чувствуя на своей коже тяжесть всеобщих взглядов, я поворачиваюсь, чтобы встретить взгляд Анджело. Я подкидываю покерную фишку в воздух и ловлю ее, а затем засовываю обратно в карман.

— Я думаю, это скучно.

Габ фыркает.

— Ты думаешь, граната — это скучно?

Мой взгляд лениво переходит на него.

— Только детей развлекают вещи, которые взрываются, брат.

Анджело разражается саркастичным смехом.

Все эти мафиозные клише меня не привлекают, и теперь, когда я наконец-то вернулся к своим братьям, я отказываюсь связывать себя архаичными традициями и отношением «отправить всех на тот свет». С таким подходом, гребаные фетровые шляпы уже плачут по нам.

Я проверяю время на своих наручных часах, затем поднимаюсь на ноги.

— Джентльмены, мы больше не будем отнимать у вас время, вы все свободны, — я поднимаю руку, пресекая начало ворчливого протеста Габа. — Мы будем держать вас в курсе событий.

На лице Бенни мелькнуло подозрение.

— Свободны? Мы еще не договорились, как уничтожить этого ублюдка.

Я подкалываю его натянутой улыбкой.

— Это проблема Ямы и мы с ней разберемся. А пока, если кому-то из вас понадобятся дополнительные люди, поговорите с Гриффином на выходе. Я буду рад одолжить вам несколько человек из своей личной охраны.

— Но…

— Он сказал, что мы с этим разберемся, — говорит Анджело, и в его тоне звучит окончательность.

Повисло напряжение. Воздух потрескивает от слов, которые лучше не произносить. В конце концов, все поднимаются на ноги, кроме Анджело и Габа, чей взгляд достаточно горяч, чтобы прожечь дыру в противоположной стене.

— Ладно. Но твои люди нам не нужны, — ворчит Бенни, задевая плечом грудь Блейка, когда тот проходит мимо. — Этот выглядит так, будто не знает, как пользоваться оружием, даже если бы к нему прилагалась иллюстрированная инструкция.

— Мне не нужен пистолет. Эти кулаки справляются со всем на отлично, — прорычал Блейк в ответ, заступая Бенни дорогу.

Я стискиваю челюсти, когда Кас хватает Бенни за воротник и тащит его из кабинета. Мне становится интересно, почему Гриффин решил, что Блейк будет хорошим рекрутом. Ему следовало бы знать, что каждый среднестатистический Висконти всадит пулю в голову, лишь бы доказать свою правоту.

Проблема с моими людьми, следующими за мной на Побережье, заключается в том, что они знают меня только как бизнесмена Рафаэля Висконти. Они видят бесконечные встречи, VIP-зоны. Они получают инструкции по устранению в запечатанных конвертах и проводят рейды на безлюдных парковках. Они не видят темной, жестокой изнанки, связанной с моей фамилией. Мне удалось разделить эти два понятия, и все, что касается Коза Ностры, я поручаю Габу и его людям.

Я защищал их так долго, что теперь опасаюсь, что такие, как Блейк, считают Коза Ностру плодом воображения Фрэнсиса Форда Копполы17.

Дверь со щелчком закрывается, погружая нас в тишину.

Вена на виске Анджело отбивает чечетку.

— Для тебя это игра, не так ли?

Это не совсем вопрос, потому что мои братья уже знают ответ. Габ снова ударяет кулаком по столу, и на этот раз из-под его кулака раздается громкий треск.

— Маме следовало научить тебя управлять гневом, когда она угрожала сделать это, — размышляю я.

— Ты что, хочешь вызвать Данте на дружескую игру в крестики-нолики? — глаза Габа находят мои, яростные, дикие и безумные. — Он взорвал наш порт. Уже трое подтвержденных погибших, и хрен знает, сколько еще будет. Сделай нам всем одолжение, предоставь это дело мне и моим людям, а сам возвращайся накрахмаливать свои костюмчики.

Пока я изучаю его, ко мне приходит осознание, что это самое длинное предложение, которое я слышал от него с того Рождества. Незадолго до смерти наших родителей он вернулся на побережье на праздники с затравленным взглядом и свежим шрамом от брови до подбородка. Это был уже совсем другой человек.

Он не рассказал, что с ним случилось, на самом деле он вообще не разговаривал. Но что-то в заговоре мести оживило его, и я почти не хочу отнимать у него эту возможность.

Я и не стал бы, только вот мои идеи всегда лучше.

— Тебе пора перестать принимать стероиды, брат, — я подхожу к столу, покровительственно похлопывая Габа по плечу. — От них твой мозг затуманивается, а член становится маленьким.

Я опускаюсь в кресло за столом Каса и подтаскиваю его шахматную доску к себе. С легким весельем я понимаю, что это та самая шахматная доска, которую я купил ему в прошлом году на день рождения. Судя по тонкому слою пыли, покрывающему фигуры, и по тому, что он должен мне двенадцать тысяч, он не тренировался.

Габ останавливается позади меня, отбрасывая темную тень на доску.

— Давай-ка я объясню это помягче для твоего буйного мозга, — легким движением руки я наотмашь отбрасываю все шахматные фигуры, отправляя их в полет по столу. — Это то, что ты хочешь сделать: немедленное возмездие, полное уничтожение. Конечно, Данте не отличается особой сообразительностью, но даже он