– Голубчик мой, но откуда?

Уговаривать помощника не пришлось.

– Вы уж извините меня, Владимир Гаврилович, что я раньше вам не рассказывал, просто, зная ваше отношение к «охранным»… Помните, вы просили меня карточку повешенного сделать? Так я попросил две отпечатать. Есть у меня один человечек, служит в Охранном в канцелярии. Дрянной тип, но добрые дела помнит. Такой своеобразный у него кодекс чести: чужого может за копейку продать, однако за тех, кого своими почитает, под топор пойдет, я совершенно без патетики сейчас говорю. Я его часто не тревожу, но сегодня повидались. Он узнал нашего «Петра Ильича». Зовут его Матвей Иванович Лобов, двадцать девять лет. Персонаж весьма интересный. В Охранном лет около восьми служил, из сирот, начинал письмоводителем, но с девятьсот седьмого в «полевой» агентуре. На хорошем счету, имел награды. В последние пару лет в основном исполнял поручения лично полковника Михаила Фридриховича фон Коттена, был у того в очень большом фаворе. Да, видно, проштрафился.

Владимир Гаврилович восхищенно развел руками.

– Да вы просто восточный волшебник, голубчик! – Он стер «ПП», написав поверх «МЛ». Немного посомневавшись, смахнул и центральный знак вопроса. Вместо него, обрамленные по бокам оставшимися знаками, появились буквы «МФК». – Что же нам теперь прикажете с этим делать?

Все трое молча уставились на доску. Несколько минут в комнате было лишь слышно качание часового маятника да еле различимый треск сгоравшего табака. Затем Свиридов поднялся и подошел ближе к доске.

– Вы позволите? – Он протянул руку к Филиппову, указывая на зажатый в его пальцах мел.

Тот молча подал ему белый кусочек. Александр Павлович решительно перечеркнул два кружка – «СЗ» и «НМ» – и оглянулся на доктора и начальника.

– Это означает, что у заговорщиков, кем бы они ни были, не осталось исполнителей.

– Ну как раз не факт. Они вполне могли готовить несколько человек.

– Не думаю. Судите сами: у господина Столыпина недоброжелателей не счесть: и в Думе, и во дворце, и в Министерстве внутренних дел. Да что там, во всех министерствах. И господа карбонарии его люто ненавидят. Но при всем этом последнее покушение на него, если я ничего не упускаю, было в декабре шестого года, так?

Филиппов согласно кивнул.

– Стало быть, Охранное отделение свою службу все-таки исправно несет. При этом мы видим, что, извините, «концы подчищает» личный порученец начальника питерского отделения. А значит, вовлеченных немного. Да в такое дело многих и не посвятишь, два-три человека, вряд ли больше.

В этот раз кивнули оба: и Владимир Гаврилович, и доктор.

– Идем дальше. У кого, как не у Охранного, есть возможность исполнить задуманное чужими руками? С их-то знанием российского революционного движения, с их агентурно-провокаторской сетью?

– Так и я о том же! – воскликнул Филиппов. – Что им мешало сразу нескольких исполнителей натаскивать?

– А зачем? – пожал в ответ плечами Александр Павлович. – Если организаторы они, то успех предприятия гарантирован. Зимин получил бы необходимые бумаги, доступ во все места, где только предполагается присутствие гражданской публики. К чему им увеличивать количество осведомленных? То, что случилось с их протеже, – роковое стечение обстоятельств, такого не планируют, от подобного не страхуются, шанс один на миллион. А уж то, что погибла и Мазурова – а она, вероятнее всего, была все-таки предполагаемой соучастницей, – это вовсе из разряда вещей невероятных. Так что готов держать пари, они сейчас вынуждены срочно искать замену.

Филиппов пристально посмотрел на помощника и медленно начал загибать пальцы:

– Ну, до киевских торжеств остается две недели. Чтобы выбрать человека, проинструктировать, доставить в Киев, потребуется минимум неделя, а то и дней десять. Это просто нереально. Не сегодня завтра город накроют таким колпаком, что даже с идеальными документами незаметно появиться там будет невозможно. Насколько мне известно, генерал Курлов уже в Киеве, с ним Спиридович и еще несколько офицеров. Вся местная полиция работает круглосуточно.

– Значит, – опять подал с дивана голос Павел Евгеньевич, – они станут искать исполнителя в Киеве.

Филиппов и Свиридов переглянулись. Видно было, что оба пытаются ухватиться за какую-то мысль, вытащить из памяти что-то очень важное, связанное с только что сказанными доктором словами.

– Киев! – воскликнул Александр Павлович и, кроша мел, нарисовал прямо поверх стрелочки, ведущей от оплюсованных «СЗ» и «НМ» к «С», еще один круг, стер попавший в него кусок линии и вывел внутри буквы – «ДБ»!

– Дмитрий Богров! – хлопнул себя по лбу испачканной мелом рукой Владимир Гаврилович, подняв небольшое облачко известковой пыли.

Глава 8

КИЕВ. В городе необыкновенное оживление. Переполненные поезда. Цены за комнату поднялись до 100–125 руб. Прибывший министр финансов В. Н. Коковцев должен был заплатить за комнату за несколько дней 1000 руб.

П. А. Столыпин посетил сегодня места памятников. Сооружение памятника Александру II закончено. Спешно заканчиваются работы и у памятника св. Ольге. В Киеве ожидается прибытие наследного королевича Бориса, крестника Государя Императора.

Сегодня прибыл обер-прокурор синода В. К. Саблер.

Газета «Столичная Москва», август 1911 года

* * *

Через высокие окна, выходящие на широкую террасу, щедрым потоком лился в кабинет яркий послеполуденный солнечный свет, расплескиваясь по малиновым драпированным стенам, оставляя на сукне стола зеленоватую теплую лужу и весело отражаясь от лысины сидящего за этим столом человека. Тот, не замечая домогательств озорного светила, склонил лобастую голову, почти упершись роскошной бородой в крахмальную ткань белой сорочки, и что-то увлеченно писал. Временами он останавливался, перечитывал написанное и то согласно кивал и продолжал медленно выводить на бумаге строчку за строчкой, то вымарывал целые абзацы, раздраженно черкая пером. Несмотря на принятый в доме распорядок, хозяин так и не сумел за долгие годы перестроиться и потому, как бы поздно он ни ложился, всегда поднимался раньше домашних и перед завтраком успевал поработать. По правде говоря, он больше всего и любил эти утренние часы: никаких посетителей, никаких совещаний, дети еще спят или заняты своими делами, лишь временами попадает в поле зрения копошащийся за окном садовник, старый, давно обрусевший немец Карл Зюсмейстер. Можно спокойно собраться с мыслями и пару часов посвятить делу всей своей жизни: плану лечения тяжко больной империи. В такие моменты даже нездоровая рука словно забывала о недуге и, послушная могучей воле, выдавала безропотно несколько страниц довольно разборчивого текста.

В комнате по левую руку от сидящего началось движение – накрывали завтрак в овальной столовой. Завтракали обитатели небольшого Елагина дворца ровно в час пополудни, ибо, как уже говорилось ранее, жили здесь по «зимнему» времени. Хотя сейчас, летом, его можно было бы называть «петергофским» или «царскосельским», ибо имело оно касательство не ко