Но если Фанни питала тайную неприязнь к Мэри, то последняя, напротив, вела себя по-дружески и тактично и, кажется, делала это вполне искренне. Миссис Норрис при всех отчитывала Фанни за то, что та отказалась играть в пьесе.

– Я и не собираюсь ее принуждать, – резко отвечала миссис Норрис, – но… я буду почитать ее весьма упрямой и неблагодарной девицей… весьма неблагодарной, принимая во вниманье, кто она и что. Эдмунд так был возмущен, что не мог произнести ни слова, но мисс Крофорд, удивленно поглядев на миссис Норрис, а потом на Фанни, у которой уже навертывались слезы на глаза, тотчас сказала не без язвительности:

– Не нравится мне мое место, для меня тут слишком жарко. – И отодвинула стул к другому концу стола, поближе к Фанни, а усевшись, ласково, тихонько заговорила:

– Не огорчайтесь, милая мисс Прайс… это досадливый вечер… все досадуют и сердятся… но Бог с ними.

Генри, неисправимый донжуан, нравился мне гораздо меньше, чем Мэри; во время репетиций спектакля он заигрывал с Марией Бертрам, прекрасно зная о ее помолвке с богатым, но не слишком сообразительным молодым джентльменом, а двигало мистером Крофордом вздорное желание потешить свое самолюбие. Следующей в его списке стояла Фанни; он хвастался сестре планами: «…мне нужно затронуть ее сердце», но вскоре его настойчивость сыграла с ним злую шутку. Генри очень удивился, когда понял, что пленен доброй и кроткой натурой Фанни – в свое время Мэри также была удивлена своим чувством к Эдмунду. Стоило мистеру Крофорду начать ухаживать за своей избранницей всерьез, и в нем проснулись такие чудесные качества, как терпение, такт и чуткость, он показал, что у него развитой ум и пылкое сердце.

Мистер Дарси и Элизабет дополняли друг друга, указывали на недостатки и исправляли их. Поэтому, читая «Мэнсфилд-парк», я по аналогии выискивал признаки такого же союза между Бертрамами и Крофордами: Эдмунда с Мэри и Фанни с Генри. Благопристойность уравновесит смелость, постоянство – живость. Братья и сестры повзрослеют, заведут свои семьи, и будут счастливы.

И тут произошло событие, которое заставило меня изменить мнение не только насчет «Мэнсфилд-парка», но и самого себя. Примерно через год после того, как я стал вхож в тусовку золотой молодежи, мой друг женился на своей девушке. Свадьба больше смахивала на коронацию: ужин накануне заветного дня в изысканном ресторане с видом на Ист-Ривер, пышная церемония венчания в грандиозной епископальной церкви в Ист-Сайде и роскошный, безупречно организованный прием в частном клубе неподалеку. Ради такого случая я выудил из недр своего шкафа лучшую пару ботинок и купил новый костюм (старый висел еще с бар-мицвы[25]). Собрались сотни гостей, большинство из них – бизнесмены, сделавшие головокружительные карьеры, и полезные знакомые, приглашенные родителями невесты. Пока я и другие холостые парни наблюдали за танцами (наследница огромного торгового центра была одета в маленькое черное платье с изящной меховой оторочкой по вырезу, от которого мы не могли оторвать глаз), один из них сказал про моего друга:

– Он своего добился.

– О чем ты? – не понял я, отыскивая глазами в толпе новобрачного, который, широко улыбаясь, пожимал руки друзьям своего тестя – крутым, уверенным в себе мужчинам, сильным мира сего.

– Он стал «своим», – ответили мне. – Он годами шел к этой цели.

Мой друг действительно не принадлежал к привилегированному кругу. Он вырос на юге; его отец, правда, имел высшее образование, но мать работала стюардессой, а дед был патрульным полицейским. Мой товарищ постепенно поднимался вверх по академической лестнице: получил высшее образование, затем защитил диссертацию; для путешествий выбирал исключительно северо-восточное направление и вскоре перебрался в Нью-Йорк, где стал делать карьеру, получая одно повышение за другим. Но я и представить не мог, что он настолько расчетлив.

Чисто теоретически я предполагал, что иногда люди женятся из-за денег. Из романа «Великий Гэтсби» я знал, каково это приехать в Нью-Йорк, чтобы похоронить свое прошлое и попытаться войти в высшее общество всеми правдами и неправдами. Но какое это может иметь отношение к моим друзьям? Мы же встречаемся только с теми людьми, которые нам симпатичны! Мы же обязательно женимся по любви! В голове всплыло слово «карьерист», и, кажется, я впервые осознал его значение. А потом я вспомнил один эпизод, который произошел вскоре после того, как друг познакомил меня со своей девушкой. Они хотели свести меня с ее школьной подругой, однако у них были сомнения на этот счет.

– Она привереда, – сказали мне.

– Как это? – спросил я (фильм «Когда Гарри встретил Салли» я еще не смотрел).

– Значит, хуже не бывает, – ответил друг, пытаясь как можно точнее передать ужасный смысл этого определения. – Хуже, чем некрасивая. И даже хуже, чем бедная.

Забавно, ведь тогда я не придал этому значения, или придал, но мысленно отмахнулся. Эти двое любили поразвлечься, с ними никогда не было скучно. Я не желал задумываться над истинным смыслом слов моего друга или, скорее всего, просто не поверил ему. Но теперь, на свадьбе, когда тот самый мир, в который я неожиданно попал, предстал предо мной во всей красе, явив свои законы, я невольно задумался о его подноготной (за маской изысканности скрывалась алчность, за роскошью стояла жестокость) и особенно о том, нужен ли он мне. Если мой друг – карьерист, то кто же, черт подери, я сам? Я не строил таких конкретных планов, как он, и даже не думал о том, к чему все это приведет, но разве моя тяга к блестящему кругу и потуги быть принятым в него не говорили о моих амбициях? В кого я превращался? Кем я уже стал?

Мне бы очень хотелось сказать, что в тот же вечер я потерял всякий интерес к этой публике, но все оказалось намного сложнее. Молодожены оставались моими друзьями, и, потом, устоять перед таким искушением совсем нелегко. Но я стал замечать то, что прежде ускользало от моего внимания; к примеру, как эти люди обращались с окружающими, а также до чего они довели самих себя. И я вдруг понял (как только вновь сел за диссертацию), что кто-то уже рассказывал мне о привилегированном обществе еще до моего знакомства с ним, вот только я плохо слушал. Догадываетесь, в каком из романов Остин я очутился? Чем было это царство роскоши и жестокости, гламура и жадности, равнодушия и развлечений, если не современной версией «Мэнсфилд-парка»?

Открытие потрясло меня до глубины души. Я многое узнал о себе, читая Остин, но разве можно было предположить, что наши миры в чем-то похожи? Я живу в демократическом обществе, а во времена Остин страной правила знать. Сегодня любой человек способен добиться высокого положения благодаря таланту и упорному труду, в ее век преодолеть социальный барьер было практически невозможно. Сейчас люди женятся по любви (по крайней мере, я так предполагал); а тогда брак по расчету (ради денег или статуса) принимался как должное. Но невероятное сходство наших эпох стало вдруг очевидным, и примером тому послужила ситуация, свидетелем которой я оказался. За столь, казалось бы, различными общественными установками скрывались все те же моральные ценности, намерения и амбиции. Хотел я в это верить или нет, но в моей стране, оказывается, существовала аристократия, в чем я и убедился. После свадьбы друга я продолжил свое исследование бомонда – только теперь более осознанно и осторожно, – но процесс переосмысления уже пошел. Благодаря «Мэнсфилд-парку» я понял, что со мной происходит; благодаря происходящему со мной я понял, о чем идет речь в «Мэнсфилд-парке».