des modes nouvelles, считались ответственными за создание мод. Хотя уже в пьесе Данкура «Модные мещанки» (1692) героиня мадам Амелин является модисткой, большинство исследователей придерживаются точки зрения, что они возникли в конце XVIII века, отделившись от mercier (торговцев тканями, галантерейщиков), которые изначально были единственной гильдией торговцев, не специализировавшейся на определенном товаре. Особый статус позволял модисткам торговать широким ассортиментом товаров (перчатками, митенками, лентами, тесьмой, поясами, румянами, пудрой, духами, украшениями, цветами, перьями и т. д.) при условии, что они не задействованы в их производстве. В то время даже существовало выражение «торговцы всего, создатели ничего» (marchands de tout, faiseurs de rien) (Perrot 1981: 100). По мнению авторов Энциклопедии, стремление галантерейщиков расширить ассортимент товаров стало причиной появления модисток, специализировавшихся только на предметах моды, а точнее на украшениях и отделке (ornemens & agrémens) (Rousseau et al. 1751: 598–599). Так возникло говорящее название marchandes des modes, то есть «торговцы модой». В Энциклопедии также отмечается, что модистки[55] зачастую сами пришивали украшения к нарядам различными придуманными ими способами, что раздвигало границы торговли, которых придерживались галантерейщики. Позднее, в XIX веке, они стали самостоятельно изготавливать шляпки и «устанавливать» их на головы клиенток, как это делали парикмахеры, что еще более утверждало их особый статус по сравнению с гильдией галантерейщиков, ограничивавшихся лишь торговлей модными товарами.

Пересечение сфер деятельности модисток и парикмахеров также во многом способствовало восприятию их как творцов, а не ремесленников и торговцев. В тексте «Доклада о куаферах дам Парижа, против сообщества мастеров цирюльников, изготовителей париков, банщиков и сушильщиков» (Mémoire pour les coiffeurs des dames de Paris, contre la communauté des maîtres barbiers, perruquiers, baigneurs, étuvistes), который приводит Дж. Джонс (Jones 2004: 89), высказывается тезис, что мужчины-парикмахеры – это художники, а не ремесленники. Их профессия должна оставаться свободной, так как парикмахер предлагает не продукт, а услуги. Разделение между продуктом и услугой в наилучшей степени характеризует род занятий модистки и отличает ее от представителей других гильдий в вестиментарной сфере, производивших конкретный продукт, что не позволяло характеризовать их деятельность как творческую. Однако профессия модистки не была революционной в сфере моды. Ей предшествовали галантерейщики или торговцы тканями, которых Л.-С. Мерсье определяет как «создателей, посредников и волшебников социальных знаков» (Roche 1989: 269).

Основным товаром сбыта у галантерейщиков были ткани, поэтому иногда их именуют торговцами тканей. Например, английское слово mercers обозначало, прежде всего, торговцев тканями и в том числе галантереей, тогда как во французском слове mercier[56] отсылка к тканям не так проявлена.

«В былые времена, когда торговлю вели честно, под словом «новинки» подразумевались одни лишь ткани», – пишет Э. Золя в «Дамском счастье» (Золя 2016: 33). Как указывает Луи де Жокур в Энциклопедии в статье «Новинки» (Nouveauté), торговцы тканями из золота, серебра и шелка (marchands d’etoffes d’or, d’argent & de soie) называют их «новинками», и он же отмечает, что «у Барбье есть новинки, которых больше нигде не найти» (Jaucourt 1765: 266). По мнению Э. Рибейро, в последней четверти XVIII века дорогостоящие и щедро отделанные узорами ткани стали приходить в упадок, уступая место более простым и гладким материалам. До этого момента именно торговец тканями считался тем, кто держит руку на пульсе моды: будучи источником возможных нововведений, ткани считались воплощением самой моды. Письма Барбье, одного из наиболее известных и влиятельных торговцев тканями в Париже в XVIII веке, показывают, как много клиентов руководствовались его советами в выборе цвета и вышивки для того или иного изделия (Ribeiro 1995: 42). В то же время торговец являлся важным связующим звеном между клиентами и производителями, предваряя роль модисток в их консолидации разрозненных этапов производства модного изделия.

К концу XVIII века оплотом «нового» стало многообразие вариантов отделки, что способствовало выдвижению модистки в качестве субъекта, «создающего моду». Когда к 1780 году насчитали около ста пятидесяти различных способов украшения одного платья, каждый из которых имел свое название, модисток начали называть истинными создателями мод (Franklin 1906: 489–490). Точка зрения, что изменение декоративной составляющей платья лежит в основании модных новинок, за столетие стала общепризнанной. Так, Кристиан Диор полагал, что видимость изменения создавалась внешней декоративностью и стилистическими мотивами, часто заимствованными из прошлого, – до тех пор пока в начале XX века Мадлен Вионне не ввела революционно новых техник кроя в модный дизайн (цит. по: Wilson 2001: 58).

Хотя модисткам, как и торговцам тканями (галантерейщикам) позволено было только продавать и украшать, фактически они изготавливали некоторые предметы одежды, например плащи (cloaks) и накидки (capes), а также множество шарфов, шалей и мантий (Jones 2004: 92). До реорганизации гильдий в 1776 году модистки отвечали только за изысканную отделку официального придворного платья, портные создавали корсеты на костях и длинные шлейфы, а швеи – юбки, но по условиям новой объединенной гильдии, куда вошли модистки, они получили право создавать полный комплект одежды. Таким образом, из роли связующего звена, каким являлся торговец тканями, модистки, воплощая весь процесс моды в своей деятельности, становятся ее персонификацией. Как объяснял Л.-С. Мерсье, «если швей и портных можно сравнить с каменщиками, которые строят здание, то модисток в создании аксессуаров, в придании изящества изделиям и в искусстве закладывания совершенных складок – с архитектором и декоратором» (Mercier 1788: 218).

Деятельность модистки не была связана с производством конкретных изделий, она ассоциировалась с такой эфемерной категорией, как вкус, и, казалось, не требовала никаких особых навыков и умений. Поэтому Л.-С. Мерсье заявлял: «пример модисток показал, что талант более не предопределяется долгим учением» (Mercier 1853: 49), что противоречило положениям системы гильдий, основанной на передаче знаний от мастера подмастерьям. Таким образом, фигура модистки не случайно появляется на закате системы гильдий, воплощая собой устои, идущие вразрез с их регламентом. С одной стороны, под ее руководством были объединены несколько этапов производства модного изделия, с другой – стала невозможной практика ученичества, потому что модистка – это, прежде всего, ее неотчуждаемый индивидуальный вкус. Во многом именно пример модистки и специфика ее работы способствовали освобождению сферы моды от коннотаций ремесленного труда.

Таким образом, появление модисток в качестве создателей мод свидетельствовало, во-первых, о превосходстве эфемерной составляющей над технической в определении сущности моды во второй половине XVIII века, и во-вторых, о все усиливающейся тенденции ассоциировать швейное ремесло с женским трудом, чему во многом способствовали идеи Ж.-Ж. Руссо о противоестественном положении мужчины в сфере изготовления одежды.

Портной: от основного производителя одежды к знатоку социальных отличий

Если проследить историю гильдии портных, ассоциируемой с мужским трудом, то ее возникновение является рубежом в истории