Бледный голубоватый свет, идущий сверху… Как будто лик Божий озарил землю с небес.

Она подбежала бы, чтобы окунуться в это сияние, если б ее не остановил новый звук – настолько жуткий, что по замерзшему телу забегали мурашки. Почему он раздавался так гулко, если все другие шумы уходили в ничто, как гигантские камни под воду?

Отражаясь от стен, звук усиливался. Это было человеческое чавканье, за которым последовали отчетливые слова: «Darling, свет моей жизни…»

Небо обрушилось ей на голову.

21

До своей квартиры в Гринделе, на Борнштрассе, 12, Йенс добрался далеко за полночь. Свернув с Гриндельхофа в маленький проулок возле «Бургеров Отто», он въехал во двор. Там, под козырьком магазина грампластинок «Платтенрилле» всегда ночевала его Красная Леди. Хозяин магазинчика, друг Йенса и такой же доисторический человек, как он сам, хотел отдать ему это место бесплатно – комиссар настоял на том, чтобы платить сорок евро в месяц, и все равно был очень благодарен.

Выходя из машины, Йенс чувствовал себя стариком.

Денек выдался адский. Сначала разговор с Баумгертнер, запретившей ему расследовать дело бледной женщины, потом встреча с Региной Хессе на Хассельбраке, дальше долгая поездка в Гессен, окончившаяся конфликтом с Ребеккой, который все никак не шел у Йенса из головы… Казалось бы, более чем достаточно для одного дня, так нет же: под занавес пришлось еще и лицезреть кровавый потоп в больнице.

Бледная женщина по имени Ким (а может, и не Ким) откусила себе язык. Не кончик, как сам Йенс в тот момент, когда ловил ее, а целую половину. Кровь хлынула рекой, откушенный язык застрял в горле, и женщина задохнулась. Эту разновидность суицида Йенс раньше встречал только в голливудских фильмах и считал, что на самом деле такое невозможно – ни одному человеку не хватит силы воли.

Даже маленькая ранка на языке причиняет чудовищную боль – в этом комиссар убедился на собственном опыте. Так какие же муки должна была испытывать бледная женщина, какие воспоминания должны были терзать ее, чтобы ей захотелось избавить себя от них таким жутким способом?

И еще один вопрос мучил Йенса: кто подал ей эту мысль? Уж не он ли? Вдруг она не была полностью невменяемой и запомнила, как он откусил кончик языка, когда пытался ее задержать? Его кровь потекла прямо ей на спину…

После того, что Йенс увидел в больнице, его ранка взялась за старое: опять начала болезненно пульсировать.

Сперва он подумал, что женщине кто-то перерезал горло. Например, тот самый человек, который держал ее взаперти и довел до такого состояния. И только врач, прибежавший вскоре, установил истинную причину смерти.

Верно ли Ида Людвиг расслышала имя, произнесенное бледной женщиной? Было ли это ее собственное имя, или она звала кого-то другого?

В голове Йенса крутилась карусель вопросов, картин и фактов, но он понимал, что этой ночью уже не получит никаких ответов. Если он хотел, чтобы завтра нейронные механизмы работали, сейчас нужно было заползти в постель и поспать хотя бы часов пять.

Йенс устало поднялся в свою квартиру, где его никто не ждал. Только мебель, покой и полпалки говяжьей салями в холодильнике. Умирая с голоду, Йенс отрезал тоненький ломтик и осторожно прожевал. Эксперимент прошел удачно: язык пульсировал, но было терпимо. Взяв колбасу и нож с собой на балкончик, Йенс уселся и положил ноги на перила. Затянулся сигаретой, съел еще кусочек салями, и так несколько раз. Желудок угрюмо заурчал в ответ.

Покончив со своей нездоровой ночной трапезой, Йенс проверил телефон. Никаких сообщений от Ребекки. Неужели она до сих пор на него обижается? Или просто устала после долгой дороги и давно спит? А может, переписывается со своим санаторным поклонником? Йенс подумал о том, чтобы самому написать ей. Но что? Обе его бывшие жены жаловались: он, мол, слишком скуп на слова и не хочет выражать свои чувства. Они, конечно, были правы, но ведь чувства – на то и чувства, чтобы носить их внутри себя, а не болтать о них? Если людям приходится громко говорить о своей любви, то, скорее всего, поезд уже ушел.

Ребекка отличалась от большинства женщин. Пространные излияния ей не требовались. Она каким-то образом и без них понимала, что Йенс чувствует.

Пока он пытался сочинить для нее эсэмэску, глаза стали слипаться. Он поплелся в спальню, разделся, упал на кровать и заснул со вкусом салями и крови во рту.

22

Вся ночь была одним сплошным кошмаром, который никак не хотел заканчиваться. Виоле постоянно снился человек с голубым портфелем. Портфель она видела очень четко, а вот его самого – нет. Голова мужчины, мерцая, маячила над телом, как у привидения.

Виола оставила свет включенным и то и дело просыпалась. Страх не покидал ее ни на минуту, она прислушивалась к малейшим шорохам и без конца заглядывала в телефон: вдруг Сабина дала о себе знать? Но ни звонков, ни сообщений не было. К утру Виола совсем извелась, чувствовала себя разбитой и не могла сосредоточиться.

Что же случилось с Биной? Почему она молчит? Неужели этот Карстен из тренажерного зала для нее важнее лучшей подруги? Получается, ни на кого нельзя положиться?

Нет, в то, что Сабина про нее забыла, Виола поверить не могла.

Приняв душ и одевшись, она решила отправиться на поиски. Но заставить себя выйти из квартиры оказалось нелегко. Прежде чем открыть дверь, Виола постояла, прислушалась и почувствовала, как по всему телу расползается парализующий страх. А когда из подъезда действительно послышался шум, мужество совсем покинуло ее.

Она приблизилась к дверному глазку.

На освещенной площадке вроде бы никого не было. На долю секунды Виоле показалось, что по лестнице промелькнуло какое-то призрачное существо. Она тут же отпрянула от глазка, а когда опять к нему прильнула, то уже ничего не увидела.

Прошло минут десять, прежде чем Виола все-таки отважилась открыть дверь. Только тревога за Сабину заставила ее это сделать. Иначе она не высунулась бы за порог.

Виола быстро спустилась по ступеням и выбежала из подъезда. Солнце уже светило вовсю. Почувствовав на своем лице его теплые лучи, она немного успокоилась. На улицах царила обычная для Гамбурга деловая суета. Виоле вдруг вспомнилось то чувство защищенности, которое раньше давал ей родной город.

За неимением лучших идей она пешком направилась к дому подруги. Конечно, вряд ли Сабина вернулась к матери. С чего бы? Но зайти и проверить все-таки