ногами ту основу, без которой нигде невозможно чувствовать себя как дома. Ей казалось, что Гамбург – ее якорь, но теперь он, этот якорь, вырвался из почвы и бесконтрольно мотается по дну. А виноват в этом один-единственный человек. Почему он преследует Виолу? Разве она кому-нибудь что-нибудь сделала?

Вот и вход в метро. И на улице, и там, внизу, было достаточно светло, но Виола чувствовала себя так, будто спускается в пещеру. Пройдя несколько метров по ступеням, она остановилась. Просто не смогла идти дальше. Ее прошиб пот, сердце застучало как сумасшедшее.

Нет, на метро она больше не поедет!

Виола трясущимися руками полезла в сумочку, достала кошелек и пересчитала деньги. Почти пятьдесят евро. Возле метро была стоянка такси. Туда она и направилась.

Автомобили цвета слоновой кости выстроились в ряд. Когда Виола приблизилась к первому из них, ей показалось, что на противоположной стороне улицы мелькнул кто-то с голубым портфелем. Уже взявшись за ручку задней двери, Виола замерла и вгляделась.

Там, под козырьком букмекерской конторы, как будто кто-то стоял… Солнце уже садилось, тент отбрасывал на крыльцо густую тень. Правда ли там был блондин с голубой сумкой или вообще никого не было?

Решив, что ей незачем это знать, Виола открыла дверь машины, села и пристегнулась. На душе сразу стало спокойнее.

14

Ида Людвиг работала медсестрой двадцать шесть лет, и за это время успела повидать все, с чем только может столкнуться человек ее профессии. Однако бояться пациентов ей до сих пор не приходилось. Что ж, все когда-нибудь бывает в первый раз…

Вот уже две минуты она стояла перед закрытой дверью в палату безымянной белой женщины и не решалась войти. Вообще-то она не привыкла медлить. Времени на колебания никогда не было. Но сейчас просто не получалось иначе.

Сегодня ночью Ида дежурила в отделении. Ей поручили проверять сумасшедшую каждые пятнадцать минут, потому что та была по-прежнему привязана к кровати и в случае чего не смогла бы сама нажать на кнопку экстренного вызова персонала. Каждые пятнадцать минут… Господи боже!

«Ну давай же! Какой смысл топтаться в коридоре?» – сказала себе Ида и тихо, чтобы не разбудить пациентку, открыла дверь.

Предосторожность оказалась излишней. Женщина бодрствовала. Да еще как!

При бледном свете луны, лившемся в окно, она еще больше, чем днем, напоминала привидение. В своих непрестанных попытках вырваться она демонстрировала такую физическую силу, какой просто не могло быть в этом истощенном теле. Сосуды и сухожилия на руках и шее выступали как корни старого дерева из земли.

Запрокинув голову и оскалив зубы, женщина таращила широко раскрытые глаза в потолок. Язык быстро высовывался и исчезал, снова высовывался и снова исчезал.

Если б не многолетний опыт, Ида громко вскрикнула бы. И не расслышала бы тех слов, которые бледная женщина с трудом исторгла из себя:

– Ким, darling, свет моей жизни… Ким, darling, свет моей жизни…

15

– О'кей, поет она хорошо. Но мы не можем только поэтому снова открыть старое дело, тем более не наше, а гессенское, – сказал Йенс.

«Поэтому – действительно не можем, а вот потому, что несчастной матери больше не на кого надеяться, – должны хотя бы попробовать», – подумала Ребекка, но промолчала.

Она уже пересела в своего Ивара и подъезжала к дому, радуясь возвращению. То, что ей всю жизнь придется лечиться в санаториях, стало для нее одним из самых неприятных последствий инвалидности. Ребекке нравилось быть дома, в привычной среде, в своей пещерке, где ей не приходилось постоянно кому-то что-то доказывать. Здесь она могла хандрить или лениться сколько душе угодно.

Йенс шел впереди, неся в одной руке чемодан, в другой – маленький черный рюкзак. История, рассказанная Ребеккой, окончательно испортила ему настроение, которое и так не было слишком хорошим. Язык болел, Баумгертнер диктовала, что делать, чего не делать, – Йенса это всегда бесило. К тому же дело бледной женщины по-настоящему интересовало его, а если он чем-то загорелся, остановить его было уже невозможно.

Та маленькая ложь, на которую он пошел, заключив союз с охотницей, была вполне в его духе. Ребекка понимала: Йенс привык все улаживать сам, поэтому хорошо еще, что он вообще рассказал ей об этом. Но вместо радости она почему-то ощущала легкую ревность. Йенс говорил о той женщине, Регине, с таким восхищением! Дескать, как храбро, как хладнокровно она выслеживала ужасающее призрачное существо в темном лесу… Ребекка знала, что Йенсу нравятся сильные, уверенные в себе женщины, чье счастье не зависит от мужчин. Охотница, судя по всему, именно такая.

У входа в подъезд Йенс подождал Ребекку: ключ был у нее. Поравнявшись с ним, она подняла глаза, но не смогла расшифровать выражение его серьезного лица. Он молчал, делая вид, что заинтересован чем-то происходящим на улице.

Вздохнув, Ребекка открыла дверь и въехала в дом. Раз Йенс Кернер не расположен поговорить, приставать к нему с расспросами не имеет смысла. С другой стороны, если человек много молчит, когда вы вдвоем, он, скорее всего, хочет тебе что-то сказать – Ребекка где-то вычитала такое наблюдение, но не знала, справедливо ли оно по отношению к Йенсу. У любого правила есть исключения.

В квартире, которая неделю не проветривалась, было нечем дышать. Первым делом Ребекка проверила цветы на застекленной террасе. Поскольку она выходила на теневую сторону, растения неплохо перенесли рекордную жару.

Не дожидаясь указаний, Йенс отнес чемодан и рюкзак в спальню, на кровать. Потом заглянул в кухню, где была сама Ребекка, но не вошел, а остановился на пороге, нервозно поигрывая ключами.

– Кофе будешь? – спросила она.

Он казался очень напряженным, и ей не хотелось отпускать его в таком состоянии.

– Ты же знаешь, что ничего не выйдет, – сказал Йенс вместо ответа. – Как гражданское лицо ты не можешь вести расследование.

У Ребекки кольнуло в сердце. Отвернувшись к кофемашине, с которой возилась, она с усилием сглотнула ком в горле и произнесла голосом, показавшимся чужим даже ей самой:

– Знаю. Так ты будешь кофе или нет?

У Йенса зазвонил телефон. Он принял звонок, внимательно выслушал то, что ему сказали, и ответил: «Сейчас буду».

– Кажется, бледная женщина назвала свое имя, – объяснил он Ребекке. – Мне надо ехать. В понедельник поговорим, ладно?

– Конечно. Спасибо, что привез меня.

Постаравшись сосредоточить все внимание на воде и кофейных зернах, Ребекка спиной почувствовала взгляд Йенса. Когда входная дверь захлопнулась за ним, она чуть ли не с ненавистью сказала себе: «Не надо было так просто его отпускать!»

Пить кофе ей теперь и самой расхотелось.

16