— Нынче, сеньор, на острове Эспаньола все — гаитянцы. Если ставить вопрос так, то да: гаитянец.

— Вот как! Ну-ка расскажи старику Раулю, откель взял такой наряд? Никак из этих, чёрных царьков? Об заклад бьюсь: сорвать с тебя костюмчик — клеймо раба тотчас найдётся!

— Царьков?.. — негр бровь приподнял; ничто в нём волнения не выражало, хоть он даже не был вооружён. — Сеньор изволит иметь в виду людей Буайе? Если так, то нет. Я ношу титул более старый. Я барон.

Мексиканец заржал аки лошадь. Старых креольских аристократов-то нынче поубавилось — перерезали, а кто выжил, чаще своего титула не афишировал. Если не сидел в асьенде за высокими стенами. А уж чёрный аристократ, это вовсе смех! Правда, Рауль смеялся недолго. Потом как-то осёкся и не очень смешно ему сделалось. Глянул на него Сабадо так, знаешь... Ясно уже стало: непрост наш гость.

Но разговор между ними двумя не продолжился — показался Билл Моррис, а это был человек мистера Голдмана, хозяина нашего. Как раз из ревностных протестантов — а с его-то грехами уверуешь, пока не поздно.

— Что ты, уважаемый, имел в виду, предлагая выпить за мертвецов?

— Я имел в виду мертвецов.

— Шутить удумал?

— Какие шутки? У меня к мертвецам, мистер Моррис, самое серьёзное отношение. Только вот… Чичо! Будь любезен: освежи стакан… — он прервался, чтобы покрепче затянуться сигарой. — Так, это я о чём? Ах да. Я ни вам, мистер Моррис, ни вам, сеньор Рауль, никак не враг. Уважаю ваше ремесло.

— Ремесло? — это уже Рауль спрашивал, только тон его сильно изменился.

— Вы ведь бандиты, верно? А бандит по природе своей прямо связан с мертвецами. Во-первых, это часть его работы: отправлять людей на ту сторону раньше срока. Во-вторых, бандит и сам почти что мертвец. Не сегодня, так завтра. Вы ведь потому столько пьёте, а? Не ровен час, до похмелья дожить не придётся?

Сабадо эти слова так сказал, что вроде и угрозой они не выглядели — да и чем ему угрожать вооружённым людям, окружённым товарищами… Но неприятная вышла речь. Уж не говоря о том, что гость «Дома восходящего солнца» явно всех здесь знал — а его самого никто прежде не видел.

Чернокожий продолжал:

— И чем вам не по нраву тост на мертвецов? Я был сегодня на местном кладбище. Никакого почёта не получают в вашем городе мёртвые. Вы что же, всерьёз думаете: понаставили крестов и довольно? Мёртвые лежат в земле, а молитесь вы за них в церквях. Ничего положенного на кладбище не сделано. Любопытно было посмотреть на Новый Орлеан в моём небольшом путешествии: так вот, я не впечатлён. Мне здесь не нравится. Очень плохой город. А заведение, где мне задают такие вопросы — ещё хуже.

Ясное дело, что дружелюбнее после этих слов атмосфера вокруг Сабадо не сделалась. По счастью, большинство-то наших посетителей в это время смотрело, как танцевала его жена.

— Порядки в «Доме восходящего солнца» — моё дело. — заявил Билл. — Я работаю на мистера Голдмана. А мистер Голдман таких, как ты, не любит.

— Это я уже понял. — Сабадо дым выпустил американцу прямо в лицо, совершенно по-хамски. — Он же иудейского рода, этот ваш Голдман? Мистер Моррис, скажите: вы сами-то и правда протестант… или обрез в штанах носите?

Вот думаю, тут бы и не сдержался Билл, но ситуацию спасло одно: появление Рамона Гальардо, о котором Хулио уже рассказал. Бешеный Бык был из тех людей, поперёд которых в пекло лезть как-то неловко. Пока он спокоен — и остальные руки подальше от оружия держат. Разве что если прикажет сам Пит Джонсон.

— Что вы тут устроили? Толпой кругом одного черномазого…

— Черномазый-то говорит, что он ажно целый барон с Эспаньолы! — вякнул кто-то.

— Барон?.. — теперь уже Гальярдо смеялся, его-то отношение к гаитянцам было широко известно. — А там кто ж тогда танцует, твоя баронесса?

Сабадо опять не торопился отвечать. Он как раз сигару докурил: вытащил откуда-то большой футляр, а оттуда достал новую. Следом — красивую серебряную гильотинку в кармане отыскал, ею конец сигары обрезал и попросил у меня огоньку. Принялся раскуривать.

— Я к тебе обращаюсь, гаитянец.

Негр всё терпение Бешеного Быка испытывал. Сигара у него была — небось, в два раза больше, чем у Гальярдо хер. Поди раскури. Словом, не уважил мексиканец баронского титула: схватил чернокожего за грудки да встряхнул как следует. Аж цилиндр слетел с головы. Только тогда Сабадо и ответил:

— Это моя жена. Её зовут Бриджит.

Очень спокойно ответил. Это, кажется, на Бешеного Быка даже произвело впечатление: обыкновенно-то от одного его косого взгляда люди штаны мочили. А негру всё было нипочём.

— Да ты не робкого десятка! — Гальярдо его по щеке похлопал. — Вон, глядите! Чёрный, а яйца-то, как у el toro bravo… Славно танцует твоя баронесса, гаитянец. Пойду-ка я, пожалуй, спляшу с ней: что ты на это скажешь?

Сабадо только лыбу растянул, которой ослепить было можно.

—Попробуй, спляши… если получится.

1851 год: в баре El Baron

Рэнквист продолжал записывать, и было видно, что его карандаш в какой-то момент дрогнул. История достигла той точки, в которой проницательный человек уже начинает догадываться о её дальнейшем развитии. Намёков по рассказам Чичо и Хулио раскидано оказалось в избытке.

— Что, мистер Рэнквист, перестаёшь верить? — усмехнулся хозяин бара.

— Почему же, отнюдь.

— Вы кажетесь мне рациональным человеком… — Хулио Браво потянулся к бутылке, — Так что я бы не осудил вас за недоверие. Особенно к финалу истории, до которого мы уже почти добрались. Но заведение, в котором мы сейчас находимся — самое осязаемое доказательство тому, что Хулио Браво не лжёт вам ни единым своим словом. А равно и мой друг.

Рэнквист поднял рюмку вместе с собеседниками. Обычно он не пил так много, когда работал, но сейчас отказываться явно не