– Не знаю, комиссар, – он старался говорить какможно искреннее, – в этих играх разведчиков бывает много всякихнеожиданностей. Мне трудно поверить, что его убрали наши. Я работал с Ленартомпять лет. Может, ваши свидетели ошибаются? Или наших людей специальноподставили? Такое случается в разведке, поверьте мне, господин Бахлер.

Комиссар все понял.

– Вы настаиваете на этой версии?

– У вас есть другая?

– Нет, – комиссар поднялся. За ним встал иДронго. – Я просто все время думаю, зачем вам сразу три резидента? –спросил Бахлер. – Или это у вас такой элегантный стиль?

– Я сегодня уезжаю, – тихо сказал Дронго.

– Я знаю. Счастливого пути. Только в следующий раз,когда захотите приехать в Вену, остановитесь в другом отеле. Это хотя бы не мойучасток, – попросил комиссар полушутя-полусерьезно.

Он вытащил из шкафа свое пальто.

– Я думаю, тело Ленарта мы отправим родным дня черездва-три после вашего отъезда, – сказал Бахлер.

– Спасибо, комиссар, – Дронго протянул ему руку напрощание.

Рукопожатие у Бахлера было крепким, мужским. Они не сказалибольше друг другу ни слова.

Когда спустя полчаса Дронго обедал в ресторане, он уже необращал внимание на сидевших за соседними столиками людей. Но его ждалочередной сюрприз.

В роскошный многоместный зеркальный лифт, в который онвошел, чтобы подняться в свой номер, успели войти еще трое незнакомцев. Онпочувствовал тревогу каким-то шестым чувством, но было уже поздно. Один из них,повернувшись, коротко сказал ему по-английски:

– Спустимся в гараж, и вы поедете с нами.

Ему оставалось только подчиниться.

В автомобиле, стиснутый с боков двумя незнакомцами, онпытался вычислить, куда его везут. Если это люди Галинского, то у него еще могбыть шанс. Галинский не решится на его немедленное устранение. Если люди Бремнера,то шансов очень мало; американец, в свою очередь, мог подслушать и его разговорс Симховичем, хотя это маловероятно, резидентура технически всегда оснащеналучше и охраняется куда строже, чем гостиничные номера в «Империале». Если этолюди Симховича, то у него нет шансов вовсе. Разведчики МОССАДа моглиперехватить его второе письмо, и тогда Симхович мог решить, что Дронго знаетслишком много. В таком случае они должны были убрать и Натали. Он осторожноосмотрелся. Шансов выбраться самому – почти никаких. Интересно, что они курят,эти незнакомцы?

– Дайте закурить, – попросил он по-английски.

– Вы же не курите, – улыбнулся впереди сидящий,доставая пачку «Уинстона». Дронго вытащил сигарету. Справа сидящий щелкнулзажигалкой, давая ему прикурить. Он вдруг заметил небольшой шрам на пальце. Какбудто место от выведенной татуировки. У американцев или израильтян татуировокна пальцах не могло быть. Хотя разведчики МОССАДа вполне могли использоватьбывших советских граждан. «Но не в таких операциях», – твердо решилДронго. Оставалось проверить только самым отчаянным образом.

– У меня в кармане взрывное устройство, – тихосказал он по-русски.

Шофер резко затормозил.

– Где? – обернулись сразу двое.

– Я пошутил, – сказал он, успокаиваясь.

Ему не поверили, грубо обыскали. «Значит, людиГалинского, – убедился Дронго. – Что опять придумал этот идиот?»

Его везли долго, минут сорок. Наконец машина остановилась, иего, вытолкнув из автомобиля, повели в какой-то небольшой дом. Миновавнесколько комнат, они вошли в небольшой кабинет, где уже сидел гадкоулыбавшийся Галинский. Рядом сидел полковник Родионов. Собственной персоной.

– Вы можете идти, – кивнул полковниксопровождающим.

Агенты неслышно исчезли в соседней комнате. «Ребята извнешней контрразведки», – понял Дронго.

– Добрый день, Дронго, – просто сказал Родионов.

– Добрый день, – он сел напротив, стараясь несмотреть на Галинского.

– Немного необычный способ вашей доставки легкообъясним, – сказал Родионов, – вы были все время под пристальнымвниманием агентов Бремнера и Симховича. У нас не было другого выхода.

– Я понимаю, – он вздохнул, переводядыхание. – У меня к вам большая просьба: если можно, уберите на времянашего разговора этого кретина, – он показал на Галинского. Тот вспыхнул.

– Вы еще за это ответите!

– Галинский, вы прямо сказочный персонаж, – сказалДронго устало, – невероятно глупы и с таким огромным самомнением… Уйдите,не мешайте работать.

– В Москве знают о вашем предательстве, – вконецразозлился советский резидент.

Родионов все понял.

– Хорошо, товарищ Галинский. Разрешите, я сам побеседуюс нашим агентом.

Галинский вскочил, бормоча ругательства, и быстро вышел изкабинета.

– Теперь я слушаю, – Родионов был настроенсерьезно. – Думаю, вы понимаете, в какую историю вы впутались.

– Разве? – удивился он. – По-моему, менявпутали в нее сознательно.

– Что вы хотите сказать? – нахмурился Родионов.

– А разве вы не знаете? Разве не вы подставили меняамериканцам? Согласно вашей логике, я должен был служить подставкой. Должен былпроверить заведомо ложную агентуру, чтобы убедить американцев в ее надежности.Вы ведь знали, что Поляков провалил агентуру в Индии и Пакистане, но все равнопослали меня туда. Через меня вы хотели подтвердить «ценность» проваленнойагентуры. Разве я не прав? – он сорвался на крик, нервы начинали сдавать.

– Не кричите, – строго сказал полковник, – явам не Галинский. Перестаньте, вы же профессионал. Вы же все понимаете, Дронго.В разведке это обычный способ узнать, какую дезинформацию хочет подсунуть тебепротивник. И, идя от противного, вычислить полезную информацию. Это обычнаяработа профессионалов.

– Но вы могли бы меня предупредить!

– Зачем? – спросил Родионов. – Чтобы высорвали нам всю игру? Так вы искренне считали, что ваша цель – проверкаагентуры. Мы и хотели, чтобы вы так считали. И американцы должны были таксчитать.

– Они так не считали. В ЦРУ с самого начала знали, чтоя ложный агент.

– Может быть, – кивнул головой Родионов, – нопо логике они могли узнать это только после Польши. Мы специально начали тамподставлять вас. Но они узнали раньше. По нашим агентурным сведениям, в бывшемПервом управлении КГБ сидел американский разведчик. Мы хотели его вычислить.Примаков не хотел принимать такой «подарок» от Бакатина. Тогда Шебаршин ипредложил вашу кандидатуру. Мы не специально подставили вас. Мы подставили всюоперацию. ЦРУ должно было знать о нашей игре. Не принять ее они не могли, мыдавали понять слишком явно. Отказываться было невозможно, но их человек вМоскве должен был сообщить, что это игра.