(позднее он получит повышение и станет хранителем печати – повышение формальное, ибо меньше реальной власти), стал Манго, связанный с маршалом рядом сомнительных дел. Третьим (он и сменит Манго на его ответственном посту) – Ришелье. Главнокомандующим стал Карл Овернский – брат маркизы Верней (Мария и Кончини решили вспомнить о старых союзниках – так их допекло: вся высшая знать консолидировалась против них).

В ответ на это гранды начали строить планы в свою очередь полного захвата власти путем убийства или высылки Кончини и заточения Марии Медичи в монастыре. Но, как это ни парадоксально, подобные планы существовали и в противоположном лагере – лагере самой королевы. Речь идет о Людовике XIII, ее сыне. Ибо с ним нисколько не считались, а он был королем!

Правительство маршала не пользовалось никакой популярностью – с торопливостью временщика, не имеющего почвы под ногами, он грабил страну, развязав руки сомнительного рода финансистам и откупщикам. Королева, во всем доверившаяся ему, ни во что особенно не вмешивалась, тем самым разделяя ненависть всех к д’Анкру. К тому же понимающий, что он может действовать лишь нахрапом, он со всеми был резок. Включая и короля. Это послужило последней каплей – любимец Людовика герцог Люинь составил, с ведома и при горячем одобрении монарха, заговор – и 24 апреля 1617 года маршал был в упор застрелен в Лувре. Жена его скоро была казнена. Тем самым из рук знати вырвали знамя – лозунг защиты королевской власти и спасения короля, так что гражданская война закончилась сама собой: народ устал и рад был приветствовать своего короля. Мария Медичи была подвергнута домашнему аресту.

Вскоре ее сослали в Блуа, Ришелье – в Авиньон (как самого деятельного и реального политика из кабинета д’Анкра), дабы они друг с другом не поддерживали никаких контактов, могущих повлечь за собой перемену ситуации – ведь после убийства д’Анкра Людовик XIII недаром с восторгом воскликнул:

– Теперь я король!

Это, конечно, было не так – всем стал заправлять Люинь. Но грандам казалось, что Людовик недалек от истины, ибо они не получили той власти, на которую рассчитывали и ради которой прилагали столько усилий. И поэтому уже зимой следующего, 1618 года начинают зреть заговоры, ставящие целью освобождение принца Конде, по-прежнему заключенного в тюрьму, или освобождение королевы из-под ареста в Блуа. Однако первый этап заговоров провалился – кто-то попал на эшафот, кто-то – в Бастилию, а от Марии Медичи Люинь вместе с королем потребовали особого письменного обещания в том, что она не будет вступать ни в какие сношения с грандами.

Вскоре в оппозиционеры попал и д’Эпернон. Первое время его не трогали, но тут король почувствовал свою силу и решил лишить герцога власти, сведя его военную должность до чисто декоративной (до сих пор она была слишком сильна, ибо все пехотные офицеры лично ему приносили клятву в верности). Герцог позволил себе шокирующую короля выходку и отъехал в Мец, недалеко от Блуа. И весь 1618 год между ним и королевой шла оживленная тайная переписка. В январе следующего года герцог тайно уезжает в Ангулем, где он – губернатор, т. е. фактически полновластный хозяин, а через месяц туда бежит и королева.

Вскоре туда прибыл и Ришелье. Здесь у герцога в течение десяти дней он оспаривал симпатии Марии Медичи, которой отчаянно захотелось любви, ласки и хотя бы сколь-нибудь надежного мужского плеча, у аббата де Руччелаи, родом флорентийца. Королева была склонна к земляку, но д’Эпернон настоятельно порекомендовал ей Ришелье. Воля хозяина до некоторой степени закон, и королева взяла себе в любовники епископа (каковым в то время был Ришелье).

Епископ был красивым мужчиной, так что королева почти сразу примирилась с диктатом герцога и даже, от нахлынувших чувств, вновь начала играть на лютне. И убедила этим же заняться и Ришелье, так что тот, скрипя зубами и ради карьеры готовый и на большее, начал обучаться игре на сем инструменте.

Д’Эпернон начал от лица королевы набирать войска, к ним присоединились гранды, так что королю пришлось пойти на переговоры. В результате их весной 1619 года был заключен договор, согласно которому королева получала прощение, свободу действий, свои богатства и ряд губернаторств. Но почти тотчас же гранды, недовольные всевластием Люиня, начали заново группироваться вокруг королевы, которую они использовали как знамя, узаконивающее их мятеж. Однако города мятежных провинций остались верны королю, что вынудило королеву пойти вновь на мирные переговоры. Правда, она пыталась отстаивать интересы оппозиции, но король передал ей, что желает помириться лишь с ней, а не с ее сторонниками.

Кардина де Ришелье. Художник Ф. де Шампань

Мария согласилась – и вернулась ко двору. Вместе с Ришелье, который вновь начал политическую карьеру – сначала при Люине, а после смерти того в 1621 году – и вместо него. Постепенно он полностью подчинил своему влиянию короля и начал потихоньку тяготиться связью с королевой. К тому же он влюбился в жену Людовика, на что Медичи открыто устраивала кардиналу (Ришелье получил к этому времени кардинальскую шапку) сцены ревности. Потом она демонстративно порвала с ним и вновь с головой погрузилась в привычную и любимую ей пучину интриг.

Но теперь ей противостоял Ришелье, который был умнее и беспощаднее ее прежних противников. И в конце концов она начала это весьма явственно ощущать. В 1630 году она, вовлекши в заговор жену короля и своего младшего сына, пыталась дать кардиналу решительный бой, но король поддержал своего первого министра, и Мария Медичи проиграла уже навсегда. Ришелье приказал арестовать ее.

На следующий год она бежит из-под ареста в Брюссель, где продолжает – со все меньшим успехом – свои политические игры. И все больше ощущая ностальгию по Парижу. Этим решил воспользоваться Ришелье. Королеве передали, что если она порвет с испанцами (на деньги которых она жила в Брюсселе – 36 тысяч ливров в месяц), то ей разрешат вернуться во Францию.

Медичи порвала со своими союзниками и кормильцами, но Ришелье не захотел вновь запускать себе под подушку змею, и королеву во Францию не пустили. Начались годы скитания – Англия, затем Кельн. Здесь она и умерла почти в бедности. Она, жена и мать царствующего короля. А все интриги…

Как говорится в одной старой польской пословице: