есть люди, готовые тебе помочь. Ты, конечно, страшная гордячка, а потому предлагать тебе помощь напрямую как-то даже страшно, но ты пойми, что она пойдет тебе же на благо. Родишь малыша, и все наладится. Вот увидишь.

Что ж, высказаться откровеннее было вряд ли возможно. Непрошеные слезы потекли у меня по щекам. Все-таки разочаровываться в своем учителе очень больно. Я вскочила со стула и рванула к двери.

– Лена, я понимаю, что это трудно принять. Но ты все-таки постарайся! – крикнул мне вслед Плевакин. – Ради своего же блага.

Я выскочила в коридор и столкнулась с Никитой Говоровым, прокурором, моим давним противником в суде и вдобавок ко всему бывшим любовником, до сих пор обиженным на меня за то, что я его бросила.

– О, Кузнецова, привет, – приветствовал он меня и оценивающе осмотрел мою фигуру, на данный момент уже весьма далекую от идеала. – Ну что, готовишься отказаться от жизни ради пеленок и бессонных ночей? Намерена повторить подвиг матери-одиночки? Не удивляйся, как гласит один старый фильм, информация у нас поставлена хорошо. Я уже в курсе, что твой миллионер тебя бросил. Так что прокидалась ты, Лена, старыми друзьями. Ой, как прокидалась.

От выражения его самодовольного лица меня аж передернуло.

– Я не прокидалась, а сделала надлежащие выводы, – с брезгливостью в голосе парировала я. – И, судя по твоему поведению, совершенно правильные. Говоров, уйди, а. Я совершенно не хочу тебя видеть.

– Я не могу уйти, поскольку пришел сюда по работе. Нет, ну не могла же ты подумать, что это я тебя караулю по старой памяти. Мне от тебя, Кузнецова, ничего не надо. Ты никогда красавицей не была. Так, сильно на любителя или на безрыбье, а сейчас, глубоко беременная, и вовсе отвратительна. Ни кожи, ни рожи, живот на нос лезет. Не женщина – инкубатор для вынашивания.

Я помертвела. Откуда он знает? Или прокурорские тоже в доле у оборотистого Эппельбаума? А что, в клинике же говорили, что у заведующего отделением есть могущественные покровители. Почему бы и не в районной прокуратуре?

– Дай мне пройти, – сказала я, отпихнув Говорова руками в грудь.

Он, не ожидая толчка, покачнулся, но все-таки устоял на ногах. Я обошла его и пошла прочь, ускоряя шаги, настолько противно мне было просто дышать с Никитой одним воздухом.

– Ты совсем психованная стала! – крикнул он мне вслед. – Беременность и в этом случае тебя вовсе не улучшила. А что будет дальше, когда ты от безденежья взвоешь?

В свой кабинет я вернулась растревоженной. Что же это получается? Никита тоже в схеме? А почему бы и нет? Но если это так, то привлек его именно Плевакин. Не зря же сейчас я столкнулась с Говоровым именно у его кабинета.

Размышляя об этом, я приняла решение. Несмотря на категорический запрет Таганцева, который привлек к расследованию специалистов из Главного управления МВД по Москве, я решила сделать вид, что согласна на предложение Эппельбаума. Мне требовалось понять, как именно работает эта схема, а я не могла этого сделать, не пройдя весь путь сама.

Для начала нужно было как следует просчитать риски. Что может случиться с будущим моего ребенка, если я подпишу договор с клиникой? Я снова погрузилась в судебную практику. В основном она касалась дел, связанных с суррогатным материнством.

Верховный суд Российской Федерации еще в мае 2017 года разъяснил правила рассмотрения споров о том, чей же в итоге рожденный ребенок. Как быть, если суррогатная мать не хочет отдавать ребенка биологическим родителям? Она выносила плод по заказу, получила деньги, родила. Генетически ребенок не ее. Но материнские чувства никуда не денешь, вот и обращаются такие несчастные в суд, чтобы защитить свое право на малыша.

Постановление пленума Верховного суда «О применении судами законодательства при рассмотрении дел, связанных с установлением происхождения детей», усложнило биологическим родителям задачу вернуть ребенка в случае спора. Биологические родители больше не могли ссылаться на то, что у ребенка их гены. Только на основе этого факта забрать малыша не получится, нужны другие аргументы.

Так, я не суррогатная мать. Прикрыться генами приемным родителям не получится. Но и мне, получается, тоже. Читаем дальше. Отказ суррогатной матери отдать ребенка генетическим родителям не ставит в деле точку. Судам рекомендовано изучать договор с суррогатной матерью. Что гласит контракт? По какой причине суррогатная мать отказывается его выполнять? И в чем заключаются интересы ребенка?

Так, понятно, что перед тем, как подписать договор с клиникой, я прочитаю его вдоль и поперек и изучу каждую запятую. Но вот пункт про интересы ребенка… К какому выводу пришла бы судья Кузнецова, если бы в качестве ответчика в суде выступала возрастная мать-одиночка, лишенная постоянного дохода и собственного жилья, а в качестве истцов приемная семья со стабильным доходом сильно выше среднего, скорее всего, с наличием загородного дома и других возможностей полноценно развить ребенка и обеспечить ему безбедное будущее?

«Обеспечение единства практики применения судами законодательства при рассмотрении дел, связанных с установлением происхождения детей, является актуальной и важной мерой, направленной на защиту законных прав и интересов как родителей, так и детей, – прочитала я дальше. – В документ включены рекомендации, которыми должен руководствоваться суд при разрешении дел, связанных с установлением материнства».

Я снова задумалась. Считать клинику «Райский плод» родильным домом или не считать? Могут меня лишить моего малыша, если я его биологическая мать, которая заключила договор об отказе от ребенка, но после родов отказалась оформить собственно отказ?

Точнее, в российском законодательстве отказ от ребенка и родительских прав на него вообще не предусмотрен. Это я, как судья, знала отлично. На практике можно лишь составить заявление о своем согласии на усыновление ребенка конкретным лицом. Скорее всего, именно такая форма и практикуется в клинике.

Но оформление заявления само по себе не означает, что родитель утрачивает правовую связь со своим малышом автоматически. Это происходит только в результате установленных законом процедур, то есть судом по усыновлению. Если я не напишу заявление, то суд не сможет его рассмотреть. А значит, и разрешить любому другому лицу усыновить моего сына или дочку.

По общему правилу, для усыновления ребенка нотариально заверенное согласие родителей обязательно. Более того, родитель имеет полное право его отозвать до заседания суда. А значит, получается, что с этой стороны мне ничего не угрожает. Правового механизма заставить меня отказаться от ребенка не существует.

Убедившись в этом, я слегка выдохнула. Хорошо, идем дальше. Какие еще риски могут быть при реализации моего плана стать подсадной уткой? В договоре наверняка