вопиющей несправедливости ареста, твердо убежденная в невиновности Тома, – выглядит не лучшим образом. Не показывает, какая я верная, заботливая жена.

– Да, я знаю его, Максвелл. И он хороший муж и отец, – твердо говорю я. – Я уже говорила это детективам, еще когда они впервые пообщались со мной, и скажу то же самое любому другому, если кто спросит. Том ничего не сделал бы Кэти.

Это мое заверение, похоже, малость запоздало – слышу глубокий вздох Максвелла на другом конце провода.

– Тогда доверьтесь системе правосудия, Бет. Если Том невиновен, улики могут быть в лучшем случае косвенными.

Сердце у меня падает. В голове звенят тревожные звоночки.

– Если он невиновен? Вы что, не верите, что это так?

– Да нет же, конечно, верю! Я давным-давно знаю Тома, и он не раз давал мне грамотные финансовые советы. Том никогда не производил впечатления человека, способного кого-то хоть пальцем тронуть. Но полиция все еще ведет расследование, и, основываясь на том, что, по словам детективов, у них на него уже есть и что они все еще изучают, я пока не готов предсказать, в какую сторону это сдвинется. Но будьте уверены в одном: что бы ни случилось в дальнейшем, наилучшая юридическая защита ему обеспечена.

Вешаю трубку и расхаживаю по комнате, заламывая руки, столь же беспокойные и неугомонные, как и мои мысли. Я просто хочу, чтобы поскорей наступил вечер – мне нужно, чтобы все это наконец закончилось. Вытираю кухонный стол и веду Поппи наверх одеваться. А потом, пока она играет в «звериную больницу» со своими плюшевыми игрушками, плюхаюсь на диван в гостиной и включаю радио – чисто для фона. Утренние новости немного отвлекают от горестных дум. Это проблемы других людей, а не мои собственные. Хотя, поскольку голос диктора становится все более серьезным, вскоре я начинаю думать, что это, пожалуй, не лучший способ отвлечься. Прогулка по окраине деревни была бы лучшим вариантом, да и свежий воздух явно пойдет на пользу мне и Поппи. Если, конечно, на нас не будут пялиться. Теперь уже абсолютно все в Лоуэр-Тью наверняка в курсе про арест Тома. Это так унизительно…

Я вообще-то редко задумываюсь о своей прошлой жизни в Лондоне, но прямо сейчас испытываю непреодолимую тягу к анонимности, которую предлагает огромная столица. Да, у меня были друзья и коллеги, которые знали меня и кое-что знали о том, что происходит в моей жизни, но широкого интереса к моим делам не было. В частности, никого не волновало, чем я занимаюсь или не занимаюсь. Лоуэр-Тью – это полная тому противоположность. Хотя, слыша о регулярных смертях в городе – сейчас вот в новостях сообщают о каком-то подростке, погибшем от удара ножом, обнаружении тела секс-работницы и очередном водителе, скрывшемся после смертельного наезда на пешехода, – я вдруг понимаю, что мне просто повезло оказаться здесь, в относительной безопасности глухой деревушки. Мне пришлось отказаться от анонимности ради более безопасной среды для Поппи. И мы приняли правильное решение, переехав сюда, независимо от моего нынешнего статуса «знаменитости».

Молюсь, чтобы к концу дня всеобщее внимание переключилось с меня на что-нибудь еще. Но грязь, как говорится, прилипает. Неужели тот факт, что Тома арестовали, и вправду будет благополучно забыт, даже если ему и не предъявят обвинения? Полагаю, что такое может произойти разве что если обвинение предъявят кому-нибудь другому. В противном случае мой муж навеки останется на подозрении. Жизнь Поппи здесь всегда будет омрачена этим.

Неужели придется опять переезжать?

Глава 29

Бет

Сейчас

Поппи идет, смешно переваливаясь: ярко-желтый анорак, такой же, как у меня, плотно облегает ее маленькое тельце, а резиновые сапоги доходят ей до колен – и то и другое сковывает движения. Ночью прошел сильный дождь, так что образовалось множество луж приличного размера, и я позволяю Поппи идти чуть впереди меня, чтобы она могла первой добраться до них. При виде неподдельной радости на ее маленьком личике, когда она скачет и плещется в наполненных водой ямах на дорожке, на глаза у меня наворачиваются слезы. Я должна защитить ее, несмотря ни на что.

Поппи умоляет меня присоединиться – и на какой-то восхитительный миг я забываю об окружающем мраке и просто наслаждаюсь компанией своего яркого, красивого трехлетнего ребенка, когда мы мчимся к очередной луже и весело визжим, а фонтанчики воды плюхают вокруг нас.

Но тут в голове вновь сгущаются тучи, и жгучий, дико перекрученный клубок беспокойства, дремлющий у меня в животе, пробуждается к жизни.

«Осталось шесть часов».

Любому, кто наблюдает сейчас за нами, мы можем показаться совершенно счастливыми и беззаботными – Поппи так уж точно, – но для меня знание того, что может произойти, держит это краткое счастье в заложниках. Смотрю на тяжелые от влаги темно-серые тучи, которые катятся по небу, угрожая в любой момент разродиться дождем. Просто не могу не подумать, насколько это символично.

– Пора домой, маленькая моя Поппи-поппет, – говорю я. Та не капризничает – просто поднимает ручку, чтобы я взяла ее в свою. По-моему, она устала. Я, конечно, этому рада. Мы разворачиваемся и направляемся обратно через деревню – к счастью, не попадаясь никому на глаза. Сейчас мне не под силу справиться с вежливой беседой – или, что еще хуже, с чьими-то плохо завуалированными попытками избежать меня. Единственный человек, с которым я была бы сейчас не прочь столкнуться, – это Адам. По крайней мере, я знаю, что он не пытается судить меня. Пока что.

«Еще пять часов».

Укрывшись в тепле и уюте нашего дома, мы с Поппи устраиваемся на диване и смотрим «Твирливус»[16]. Это, пожалуй, единственный уровень телепрограммы, который сейчас соответствует моему состоянию. Поппи очарована яркими персонажами, похожими на птиц, и, пока она молчит, я ловлю себя на том, что веки у меня закрываются от усталости.

«Осталось четыре часа».

Какой-то пронзительный звон вырывает меня из дремоты. Поппи больше нет рядом. Суматошно вскакиваю, на миг совершенно ошеломленная и дезориентированная. Но тут же расслабляюсь, когда вижу, как она, скрестив ноги, сидит на ковре в нескольких дюймах от телевизионного экрана, подняв к нему личико. Это был мой мобильник? Или домашний телефон? Во всяком случае, звон прекратился. Тру глаза, облизываю пересохшие губы и говорю Поппи, что сейчас принесу нам что-нибудь попить. Все тело ломит, когда вхожу на кухню, – мышцы затекли оттого, что я заснула на диване. Бросаю взгляд на кухонные часы. Пять пятнадцать – меня сморило надольше, чем я