еще большим ударом, чем просто его отсутствие дома? Теперь заснуть уже нереально – никак не могу приглушить свои тревоги. Когда взойдет солнце, проснутся ли все под новость о том, что Тома обвинили в убийстве? Будут ли и дальше поддерживать меня Джулия и остальные мамаши, Люси и Адам, когда узнают об этом? Очень удачно, что я начала заводить более тесные отношения с обитателями деревни, но все еще только началось, и сейчас этого может оказаться недостаточно. Это отнюдь не та настоящая дружба, которая способна выдержать подобные откровения.

Но, может, они проявят доброту хотя бы ради Поппи?

Глава 31

Гладкие, чистые руки сжимают ей горло. Все крепче и крепче, пока она не может сделать ни вдоха. Его вес начинает давить на нее, его колени все сильней сдавливают ей бока – но воздуху, уже попавшему в легкие, некуда деться. Тот по-прежнему заперт, горя огнем внутри ее слабеющего тела. Она представляет, как ее легкие лопаются, словно туго надутые воздушные шарики. Ощущение, которое поначалу казалось почти приятным, теперь стало болезненным. Она все сильней извивается под ним – протягивает руку, чтобы упереться ему в грудь, оттолкнуть его. Его хватка не ослабевает.

Он собрался убить ее?

Ее выпученные глаза уставились на влажное пятно на потолке. Неужели это будет последним, что она увидит в жизни? Все должно было быть совсем не так!

Края пятна над ней начинают расплываться. Темнеть. Она понемногу проваливается в небытие.

И тут вдруг судорожный выдох сквозь широко разинутый рот.

В глазах вновь проявляется свет, когда воздух выходит и тут же резко всасывается обратно в легкие – снова и снова, пока не возвращается способность говорить.

– Ты что, охренел? – кричит она, потирая горло.

Он лишь улыбается.

– Серьезно, никогда больше так не делай! Почему ты не остановился?

– Иногда я не знаю, как это сделать, – говорит он с пожатием плеч, отстраняясь от нее и опускаясь на кровать. – Хотя тебе явно понравилось. Ничуть не меньше, чем мне.

Пока ее дыхание выравнивается, она думает об этих его словах.

Нет уж, хрена с два ей понравилось!

Впервые за все время она по-настоящему испугалась.

Еще несколько секунд, и, пожалуй, уже не удалось бы прийти в себя!

Он встает и направляется в ванную. Слышно, как начинает шуметь душ.

Это последний раз, когда она позволила ему зайти так далеко!

Она больше не может ему доверять.

Глава 32

Том

Сейчас

Это словно ночной кошмар наяву… Как, черт возьми, они могут утверждать, будто у них достаточно доказательств, чтобы выдвинуть обвинение? Ведь даже тело так до сих пор и не найдено – чушь собачья! А Максвелл просто сидел сиднем, слушая всю эту муру. И ничего не сказал. Ничего не сделал. Жалкая сволочь!

Физиономия судейского чиновника выглядит так, будто его ужалил целый пчелиный рой. Тупо смотрю на него, пока он зачитывает текст обвинения. Слова «вы будете находиться под стражей до тех пор, пока вас не доставят для явки в суд» не удостаиваются протеста со стороны Максвелла и, несмотря на весь мой ужас и недоверие, с моей собственной. Их смысл медленно проникает в сознание.

Я не попаду сегодня домой.

Не увижу Бет или Поппи.

В том, что в залоге было отказано, отчасти и моя вина, я знаю. Максвелл и вправду говорил, что молчание касательно моего местонахождения во вторник сыграет против меня – что это добавит полиции еще одну ниточку, за которую можно будет потянуть, – но у меня просто не было выбора. Вероятно, именно поэтому меня не выпустили под залог, а не из-за каких-то уже имеющихся у них доказательств. Может, сочли, что я способен удариться в бега.

Господи… Я могу загреметь за решетку до скончания своих дней.

«Не думай так!»

Максвелл приведет веские доводы в мою защиту. Бет поможет ему. В конце концов, все закончится хорошо. Все это лишь временные трудности. Меня никак не могут признать виновным в убийстве. Моя связь с последним известным местонахождением Кэти и несколькими случайными электронными письмами, слова́ ее дружков-наркоманов и ее отца – отца, с которым у нее не было практически ничего общего в жизни, – может, всего этого и хватило КПС, чтобы позволить полиции предъявить мне обвинение, но этого явно будет недостаточно для присяжных. Этого мало. «Вне всяких разумных сомнений» – вот что прокурорским придется доказать. Доказать, что я и вправду совершил то, в чем меня обвиняют, а тут нету у них ни хера. А у меня есть Бет – она бросит мне спасательный конец.

«Но она не сможет предоставить алиби…»

Хотя у них нет тела. Они понятия не имеют о времени смерти, так что на черта мне алиби?

Когда эти мысли захватывают меня целиком, поднимается паника. Грудь судорожно сжимается, руки покалывает.

– Я плохо себя чувствую, – выдавливаю я, сгибаясь пополам. Похоже, у меня сердечный приступ…

– Давай-ка, парень, – слышу я, когда чьи-то руки проникают мне под мышки, поднимают меня и подтаскивают к ближайшему стулу. – Опусти голову между коленей – у тебя просто обморок, вот и все. Только не паникуй.

Ему легко говорить! Вся его жизнь не разваливается у него на глазах, как моя…

Ну почему, черт возьми, все это произошло именно сейчас?

Глава 33

Бет

Сейчас

– Она ведь просто не могла не знать?

Шепот с равным успехом может быть криком.

Крепко сжимая ручку Поппи в своей, расправив плечи и высоко подняв голову, я быстро прохожу мимо группы матерей, стоящих у входа в садик. Внутри у меня все переворачивается, и по-прежнему мутит, но не могу позволить им увидеть, насколько я взвинчена. Бо́льшую часть вчерашнего дня я провела в полубессознательном состоянии, все пытаясь прикинуть, каким боком мне отскочит тот факт, что Тому все-таки предъявили обвинение. Силясь предугадать, как отреагирует клуб деревенских мамаш. И как подобное развитие событий скажется на Поппи. Очень хорошо, что у меня было целое воскресенье, чтобы взять себя в руки, но теперь, когда я слышу такие вот обвиняющие шепотки, паника вновь начинает поднимать голову.

Зайдя внутрь, сразу ищу дружелюбное лицо Ванды – одной из младших воспитательниц, с которой, как я знаю, Поппи связывают особо теплые отношения.

– Доброе утро, Поппи! – лучезарно улыбается Ванда, направляясь к нам. Я с облегчением вздыхаю, увидев ее. Поппи явно не хочет отпускает меня, и мне остается лишь