присутствия – Люси явно чувствует себя неловко в моей компании с того самого момента, как я вошла. Когда я сообщила ей, что Тома обвинили в убийстве, первой ее реакцией был недоверчивый ужас – хотя я не уверена, было ли это искренне или разыгрывалось специально для меня. Люси уже обмолвилась, что не хочет, чтобы обитатели Лоуэр-Тью устраивали тут «цирк», и теперь, когда обвинение официально вынесено, думаю, она опасается как раз чего-то подобного. И, наверное, она права. Сейчас Люси в подсобке, чистит полки в печи. Не буду ее лишний раз тревожить – она явно делает все возможное, чтобы держаться от меня подальше.

Начинаю бесцельно протирать и без того чистые столы, чтобы скоротать время.

– Значит, все еще планируете основать книжный клуб?

Вздрагиваю от голоса позади меня – я так глубоко ушла в собственные мысли, что даже не услышала, как незаметно подкралась Ширли.

– О! – отзываюсь я, моя рука взлетает к груди. – Простите, миссис Айриш, я и не знала, что вы здесь.

Она хмурит брови и продолжает, не дожидаясь моего ответа:

– Только вот, учитывая нынешние обстоятельства, у вас и без того забот полон рот, я полагаю?

Жар бросается мне в лицо.

– Э-э… Сказать по правде, я как-то об этом особо не задумывалась, миссис Айриш.

– Мне и вправду хотелось бы, чтобы вы называли меня Ширли – нет нужды в подобных формальностях. Я не какая-нибудь учительница.

– Простите, – говорю я, и укол раздражения отнимает тепло от моих щек. – Не более чем привычка, наверное, поскольку мы не слишком хорошо знакомы. Мне просто хотелось быть вежливой.

Миссис Айриш хмыкает и шире открывает глаза.

– Так что́?

– Первое заседание – только через две недели, Ширли, так что посмотрим. Не волнуйтесь, я вывешу новое объявление, если будут какие-то изменения, – отвечаю я, направляясь обратно к прилавку. К счастью, она не идет за мной.

Мне и следовало ожидать некоторой холодности – а может, даже и откровенного хамства – из-за вынесенного Тому обвинения. Болезненно сглатываю, когда меня вдруг осеняет: а что, если этим дело не ограничится? Я вполне могу столкнуться и с открытой враждебностью, даже ненавистью. Моему мужу предъявлено обвинение не в чем-нибудь, а в убийстве. Реальность чего-то подобного начинает всей тяжестью наваливаться мне на плечи. Люди запросто могут направить свое неприятие, свое отвращение на меня. Слова, которые я подслушала у ворот садика, продолжают звучать у меня в голове.

«Она ведь не могла не знать…»

Прижимаю обе руки к животу, когда его пронзает схваткообразная боль. Слух еще не распространился достаточно быстро или широко, но это дело наживное. Даже если в данный момент я могу рассчитывать на какую-то поддержку, она вполне может исчезнуть без следа, как только все это попадет в заголовки национальных газет, едва только бульварная пресса начнет выискивать пикантные подробности, пытаясь разжиться ими у местных. А от этих их историй в стиле мыльной оперы не жди ничего хорошего. Ракурс, который все они выберут, будет сосредоточен на монстре, убившем молодую женщину. Лицо Тома будет красоваться в каждой газете и новостной телепрограмме, и никуда от этого не денешься… А потом они переключат свое внимание на меня. Сколько обитателей Лоуэр-Тью поспешат высказать свое мнение о подозреваемом, свое видение о том, что он из себя представляет? И о том, что представляю собой я? Примет ли кто-нибудь нашу сторону? Поверит ли кто-нибудь, что Том невиновен?

В первую очередь от всего этого следует защитить Поппи. Я несу за нее ответственность. И если Тома отправят в тюрьму, я останусь единственным человеком, который несет за нее ответственность. Эта мысль приводит меня в ужас. Никогда и представить себе не могла, что мне придется воспитывать нашего ребенка в одиночку. Такое явно не входило в план. Облокотившись на стойку, роняю голову на руки. Вспоминается восторг Тома, когда я показала ему белую палочку с двумя синими полосками. Как он крепко обнял меня, а потом вдруг запаниковал и отстранился, боясь навредить ребенку. Тогда я была всего на восьмой неделе, но потребность Тома заботиться о нашем ребенке была с самого начала настолько сильной, что я сразу поняла: он будет хорошим отцом. Его идея переехать из Лондона родилась из его потребности уберечь нас – из его желания, чтобы ребенок рос в безопасном районе.

Приподнятое волнение Тома в его квартире в тот день, когда мы упаковывали наши старые жизни, чтобы начать новую в доме нашей мечты, оказалось заразительным, и мы оба потерялись в головокружительном предвкушении семейного счастья – решая, какие вещи оставить, какие отдать на благотворительность, а какие сразу отнести на помойку. Пока собирались, я нашла кое-что из университетских вещей Тома.

Это была просто судьба, что мы встретились. Он окончил Лидский универ по специальности «Экономика и финансы», а я – курс английской литературы в Саутгемптоне. Даже тогда казалось, что с той поры прошла целая вечность – с поры, когда жизнью правила пьянящая смесь обретения независимости и обилия новых друзей. Собственно учеба располагалась тогда практически на втором месте. После выпуска я решила годик отдохнуть – уехала во Францию кататься на лыжах, а потом получила свою первую работу в качестве менеджера по персоналу в Лондоне. Так там с тех пор и трудилась. Встреча с Томом в тот вечер в Бетнал-Грин, когда я впервые почувствовала ту искру, была моментом прозрения. Тогда я сохранила абсолютно все: счета от «Сэйджер плас Уайлд» на память о нашей первой встрече, засушенные розы, которые он мне как-то купил, всякие дурацкие подарки – даже пластиковое колечко, которое Том в шутку выдал за обручальное. Конечно, у меня остались еще и всякие вещицы от прошлых отношений с парнями – несколько фотографий, всякие мелкие сувениры…

Том же не из тех, кто что-то хранит. Вся эта сентиментальность раздражает его – у него даже не нашлось фотографий его родителей, и он до сих пор не носит с собой фотографии меня и Поппи.

Он тогда поднял шум, что я сберегла всякую дребедень из своей жизни до него. Так что для Тома было нехарактерно хранить что-либо из своих студенческих вещей. Однако он настоял, чтобы я убрала в одну из коробок поношенный свитер с университетской эмблемой, который явно был ему на два размера меньше, хоть я и усомнилась в том, что тот ему когда-то понадобится. Все свои старые шмотки я выбросила – отчасти по его просьбе, отчасти потому, что мне очень хотелось начать все с нуля. Ни к чему