Алек включает телевизор, который работает больше для фона, разговаривает на самые простые темы и шутит, что — не хотелось бы признавать, а особенно ему — очень нравится мне. Так всё становится обычным, естественным и привычным, что я наконец могу полностью забыться и ещё раз понять, за что именно я его люблю.

Неожиданно хлопает дверь, и я резко открываю глаза. Уснула? Я даже не помню, как закрывала глаза, не говоря уже о том, чтобы чувствовать себя выспавшейся. А стоило бы, первым делом мне бросаются на глаза часы, раннее утро, за окном темнота, а приглушённый свет от гарнитура горит только на кухни. Я одна, Алека нигде нет, вместо них не меня взирают округлившиеся то ли от удивления, то ли от тревоги глаза Марко, заходящего в этот момент в гостиную.

Он произносит одно короткое:

— Упс.

И я понимаю, что моё пробуждение становится какой-то проблемой.

— Вот же… — чертыхаюсь я стоит только выйти во двор и найти взглядом Додж, стоящий заведённым с правой стороны дома.

Задняя дверь открыта, Алек замирает с чёрной спортивной сумкой в руках на пути к багажнику. Смотрит сначала на меня, затем на Марко и в крайне беспечной форме бросает:

— Даже не стану комментировать этот промах, неудачник, — а затем как ни в чем не бывало идёт к багажнику и закидывает туда сумку.

Я перевожу взгляд с Алека на Марко и обратно. Какого… здесь происходит?

Марко опускает поднятые руки, уже приготовившийся, по-видимому, заранее что-то опротестовать, потеряв актуальность. Он шумно вздыхает, словно ему действительно нечего сказать.

— Кто ж знал, что чик-чик так чутко спит.

А вот и ответ, помогающий мне стопроцентно удостовериться, что они что-то планировали. Алек закатывает глаза, а затем зажмуривается. Да, он тоже понимает, что до меня начинает доходить происходящее.

— Марко, вот же ты…

Один короткий взгляд на друга, глаза Алека горят таким негодованием, что Марко даже не собирается оспаривать свой промах, однако делает очень благоразумный вывод.

— Заметь, я уже тысячу раз озвучил, что секреты не доводят до добра.

Определенно, очень умный вывод, который на Алека и сейчас вообще никак не действует. В отличие от меня, я злюсь, что он в очередной раз решил оставить меня в стороне. Но он, конечно же, так не думает, Алек лишь прожигает взглядом Марко, словно действительно верит, что он от такого воспламенится. Марко же, как обычно, показывает себя самым смышлёным. Чувствуя приближение бурана, он, словно так и задумано, исчезает с крыльца без единого слова. Я лишь слышу, как закрывается дверь со звуком настолько тихим, что будь я не так сосредоточена, ничего бы не заметила. Сейчас же этот звук не просто громок для меня, он служит каким-то спусковым механизмом, когда я окончательно принимаю решение отстоять своё право раз и навсегда. Алек с настороженностью и по-прежнему хмурым и недовольным видом следит за моими шагами, когда я, обхватив обеими руками замерзающее тело, подхожу к нему. Я одевалась в попыхах, поэтому чьи-то огромные мужские ботинки, в которые быстро сунула ноги, пока Марко не успел меня остановить, создают слишком много хруста под ногами.

— Я думала, ты не из тех парней, что сматываются из постели ранним утром, — начинаю я с сарказма, потому что в другом бы случае я просто сразу начала кричать.

Алек же не оценивает должным образом, насколько великодушно моё терпение. Он принимает его за попытку заполучить его снисхождение. Что очень опрометчиво с его стороны сейчас.

— Иди, принцесса, в дом, — говорит он строгим, неоспоримым тоном, которым обычно пытается напустить своему виду грозности. — Ты ещё недостаточно восстановилась, чтобы думать, что можешь без осложнений стоять на холоде в одной моей жилетке.

Которая меня абсолютно не греет, тут он прав, хотя я мало разбиралась, чьи вещи на себя накидываю, так как мои тёплые вещи он не удосужился повесить в прихожей, очевидно, предполагая, что мне они пока не понадобятся. Ещё одна ошибка плюсом к той, что он ни на йоту не сомневается, что сейчас я буду слушаться его.

Я пока что не собираюсь его обезнадёживать и всё в той же лёгкой манере спрашиваю.

— Куда ты собрался, Алек? — я не давлю, но мой тон голоса точно нельзя принять как довольный.

Он это не пропускает мимо ушей, прищуривается и несколько секунд обдумывает, сказать или снова отослать меня в дом. В конечном счёте он принимает первое правильное решение.

— Ты сама сказала, что тебе нужны ответы. Мне тоже. Через сутки у нас будет точное понимание, все ли данные Елая ложь или он всё-таки не так безнадёжен.

База, ну конечно, как я могла не подумать, что Алек захочет лично проверить это.

Я не хожу вокруг да около, оспаривание бесполезно, уж слишком хорошо знаю, что последнее приведёт его лишь к ещё большему стремлению сделать всё по своему. К тому же, в этом я с ним солидарна, чем быстрее мы поймём, насколько голубоглазый честен, тем скорее сможем думать о следующем шаге.

Однако есть одна вещь, которую намерена опротестовать, и отступать не собираюсь.

— Ты не поедешь один, — говорю голосом, который, мне кажется, незнакомым.

Столько уверенности, что Алек даже на секунду теряется. Пока не решает, что я в очередной раз вышла его поразвлекать. Он коротко усмехается и даже не сподобится ответить мне, его глаза и так мне говорят: «хочешь проверить?», когда его брови насмешливо выгибаются. Он идёт обратно к открытой дверце, сохраняя ухмылку на губах, словно только что получил на что-то зелёный свет. Я злюсь, — ох, как я злюсь, — наблюдая за безмятежностью его выражения лица, когда он продолжает что-то доставать из машины.

— Я серьёзно, Алек! Ты не берёшь ни Марко, ни Николу, никого-то ещё либо! С ума сошёл? На базу, которую, наверняка, охраняют так же, как и ту, где меня держали. Это самоубийство, Алек! Что, настолько уверен в своей неуязвимости, что сторонняя помощь будет значительно бить по самооценке?

На сей раз слова не вызывают у него усмешку. Я вижу блеск раздражения в его глазах, когда он захлопывает дверь и вновь направляется к багажнику. И он не говорит ни слова.

Я взрываюсь. Даже не знаю, что действует не меня больше всего: растерянность, усталость или злость на Алека, что он продолжает упрямиться, хотя и в глубине уже должен был понять, что сейчас со мной не пройдёт ни один номер, что он мог спокойно использовать раньше, то ли меня просто переполняют сразу все чувства, которые испытывала и испытываю в эту минуту. Нужна пауза. Просто чертова пауза, в которой я смогу на время утонуть и расслабиться, поняв, что всё закончилось.

Но то будет ложью, ничего не закончится само по себе. И от этой дикой беспомощности я злюсь только в тысячи раз сильнее, с Алеком я не собираюсь быть беспомощной. Тем более, проигнорированной.

Я даже не понимаю, когда именно замахиваюсь, чтобы ударить по машине, пока не чувствую жжение от удара о металл. Но и это распаляет меня только больше.