Эллисон вышла в ночь, и ветер немедленно нашел ее, стал проталкивать холодный воздух под воротник куртки. Она дошла до крайнего конца террасы, оставив дверь за собой открытой. В пятидесяти ярдах от нее, в конюшне, Танго опять притих.

Тени, что лежали между домиком и амбаром, она давно уже изучила за многие годы ночных проверок. На том, что должно было быть полоской открытой земли, все деревья на которой давным-давно срубили, что-то маячило – черное на черном.

Эллисон подняла фонарь и щелкнула выключателем.

На полпути между ней и конюшней резко проявился какой-то человек, и хотя он прищурился под ослепительным светом, почему-то казалось, что это его совершенно не беспокоит. Он был молодой, поджарый, с короткими, ежиком, волосами и глазами, которые в свете фонаря казались совершенно черными. Свет должен был ослепить его, но он даже не поднял руку, чтобы прикрыть глаза.

– Добрый вечер, миссис Сербин.

Вот потому-то она и держала в доме ружье. Вот потому-то это ружье всегда было заряжено и пристроено возле самой кровати, и теперь она, как последняя дура, ушла и оставила его там, поскольку слишком долго прожила в мире, в котором дробовик не являлся предметом первой необходимости…

«Ты знала, – подумала она, хотя и уставилась на незнакомца в полном молчании. – Ты знала, Эллисон, почему-то ты знала, что он появится, но закрывала на это глаза, и теперь за это расплачиваешься».

Человек надвигался на нее в узком луче света, и его движения вынудили ее тоже двинуться – медленными шаркающими шажками попятиться к крыльцу. Он не изменил темп.

– Я хочу, чтобы вы остановились там, – потребовала Эллисон. Ее голос был сильным и чистым, и это ее обрадовало. – Остановитесь там и назовитесь. Вы знаете мое имя; я хочу знать ваше.

Но он продолжал приближаться к ней все той же неспешной беззаботной походочкой – лицо белесо светится, глаза так сильно прищурены, что почти закрыты. Что-то тут явно не так. Это его желание терпеть ослепительный свет, идти прямо на нее, даже не пытаясь шагнуть в сторону – все это как-то неправильно. Она поймала его в луч, и по какой-то причине он в нем держится. Почему?

– Остановитесь там, – повторила Эллисон, но теперь уже знала, что он не остановится. Возможные варианты действий быстро пронеслись в голове, поскольку их было совсем немного. Можно остановиться и ждать на террасе, – а он так и будет подходить, пока в нее не уткнется, – и то, что привело его сюда ночью, наконец прояснится. Или можно развернуться и броситься к двери, захлопнуть ее, запереть и добраться до дробовика. Она знала, что вполне можно успеть, прежде чем он перехватит ее.

«Ему тоже понятно, что можно. Он это видит».

Но он продолжал идти все так же не спеша, щурясь на свет фонаря.

И тут Эллисон поняла. Поняла в один миг. Он был не один! Вот потому-то и не спешил, вот потому-то и не хотел, чтобы она убрала с него луч фонаря!

Крутнувшись на месте, она бросилась к двери – только чтобы немедленно остановиться. Второй был уже почти на крыльце. Гораздо ближе к двери, чем она. Длинные светлые волосы казались в ярком свете фонаря почти белыми. Сапожки, джинсы, черная рубашка, расстегнутая чуть ли не до середины груди. В руке пистолет.

– Стойте спокойно, – произнес он таким тоном, каким доктор успокаивает больного. Эдакий профессиональный утешитель.

Эллисон осталась стоять, где стояла, пока один подходил к ней спереди, а другой поднимался на террасу у нее за спиной – никак не увидеть сразу обоих. И сразу почувствовала облегчение, что не прихватила ружье. Она сумела бы выстрелить только либо в одного, либо в другого – так они располагались; но они скорее всего не дали бы ей сделать и этого – если б сочли, что она представляет для них угрозу, то наверняка начали бы стрелять первыми. Прямо в данный момент они так не считали, и при их восприятии ее как чего-то безобидного у нее оставался единственный ценный инструмент – время. Сколько, она не знала. Но сколько-то было, и нужно было его использовать, и использовать с толком.

Эллисон подумала было про баллончик со спреем, но все-таки подняла руки вверх. Лезть за ним означало признать, что он у нее есть. Медвежий спрей – не слишком-то веский аргумент против пистолета, но это было все, что у нее имелось, и она намеревалась все это сохранить. Сохранить и как можно лучше использовать то, что эти люди ей оставили, – время. Часы это будут или минуты, пусть даже секунды – ее надежда заключалась в том, чтобы выиграть их как можно больше.

– Что вам надо? – спросила она. Голос прозвучал уже не так твердо. – Нет нужды угрожать пистолетом. Вы можете просто сказать, чего вам хочется.

– Какое радушие, – произнес длинноволосый. – До чего же приятное отличие от тех, с кем мы уже имели дело!

– Совершенно справедливо подмечено.

– И какое спокойствие, учитывая все обстоятельства! Представляешь, середина ночи… Незнакомцы…

– Незнакомцы с оружием. Олимпийское спокойствие, я бы сказал. Просто на удивление.

Приближаясь к ней, они с разных сторон перебрасывались словами, словно обсуждали виды, открывающиеся из окна машины. От этого ее еще больше обдало холодом, чем от вида пистолета.

– Что вам надо? – повторила Эллисон.

Они подошли к ней почти вплотную, один спереди, а другой сзади, и трудней стало держать руки поднятыми – ей хотелось опустить их и нанести удар, хотелось броситься бежать, хотелось упасть на пол террасы, свернуться калачиком и хоть как-то защититься от их неизбежных прикосновений.

Но ни один из этих вариантов не позволял выиграть время. Она продолжала держать руки вверх, хотя теперь они заметно дрожали.

– Можно нам войти, миссис Сербин?

Задал этот вопрос тот, что стоял прямо перед ней, всего в нескольких дюймах, но так ни разу и не посмотрел ей в глаза. Его внимательный взгляд скользил по ее телу, и у нее возникло чувство, будто он каким-то образом ее оценивает. В его взгляде читалась не только готовность применить силу, но и оценка возможной угрозы. На Эллисон были черные легинсы прямо на голое тело, сапоги свободно болтались на икрах, а когда она подняла руки, куртка распахнулась, открывая длинную футболку с длинным рукавом, в которой она спала. На теле под курткой негде было спрятать оружие, это совершенно очевидно. А вот безразмерная куртка отлично скрывала баллончик. Хотя у нее появилось чувство, что куртку у нее отберут. Это тоже был исключительно вопрос времени.

В конюшне в отдалении опять заржал Танго. Высокий жалобный звук. Вновь показалась луна – чистый белый свет. Было бы тогда все по-другому, когда она открыла дверь? Увидела бы она достаточно, чтобы сразу шагнуть назад? Может ли какое-то несчастное облако в корне изменить твою жизнь?

– Да, думаю, нам стоит войти, – сказал тот, что стоял у нее за спиной. Вытянув руку, он откинул ей волосы с плеч за спину, коснувшись кончиком пальца ее кожи, и вот тут-то она уронила руки и завизжала, когда он обхватил ее и резко притянул к себе, прижав ей локти к бокам. Фонарь упал на пол террасы и отскочил вбок. Он обхватил ее так, что ее руки оказались прижаты к лицу, совершенно бесполезные.