– Игнат? Какой такой Игнат? – Гаврилов сделал вид, что не понимает, о ком речь. – А, Пес-то. Его нет. Ушел в рейд.

«Разумеется, сам Гаврилов и услал его с заданием, – в голове Алисы сложились детали нехитрой мозаики. – Чтобы никто не мешал. Сука ты, Гаврилов».

– А у тебя, пташка, есть выбор, – продолжал капитан, не сводя с Чайки пристального взгляда.

– Да ну? – процедила та сквозь зубы.

– Выбор есть всегда. Либо это случится по взаимному согласию. Либо я возьму тебя силой. Выбирать тебе.

– Да! Счастья-то привалило! Торжество демократии! Полная свобода! – воскликнула девушка с напускной веселостью.

Но скрыть свои настоящие чувства не удалось. Внутри у нее все сжималось от страха.

– Решай, я жду, – повторил Гаврилов, придвигаясь еще ближе.

Алиса задумалась.

Игнат ушел в рейд, и до его возвращения защитить ее было некому. А если Псарев вообще не вернется?

Гаврилов стоял рядом. Нравился ли он ей? Конечно, нет. Надменный, расчетливый, циничный человек. Некрасив. Судя по всему, не слишком умен.

Однако принять решение Чайка не успела. Гаврилов залюбовался плавными изгибами ее сильного, юного тела. Его правая рука скользнула по талии девушки, потянулась к ее попе… Ощутив прикосновение мужчины, Алиса на мгновение растерялась, а потом в ее душе вскипели злость и досада.

Чайка коротко замахнулась и влепила Гаврилову оглушительную пощечину.

– Руки прочь, кобелина! – выпалила она.

Лицо его сначала побледнело, а потом стремительно налилось кровью.

– Кто кобелина? Я кобелина? Ну, сама напросилась! – прохрипел капитан и ринулся на девушку.

Дальше случилось странное.

Алиса не сделала ни одного резкого движения. Даже не прикоснулась к мужчине. Она изогнулась всем телом, словно змея, и ловко выскользнула из его рук. Секунда – и вот она уже отступила за стол. Гаврилов, не успевший вовремя сообразить, что происходит, врезался в стену.

– Ах ты сучка! – заревел разъяренный офицер.

– Я вас даже не трогала, – звонко рассмеялась в ответ девушка. Она изо всех сил пыталась подбодрить себя. Самым важным сейчас было сохранить самообладание. Иначе никакие приемы не помогут.

– А ну стоять! – и капитан снова ринулся вперед. И снова Чайка уклонилась от его рук. Капитан запнулся о ножку стула и растянулся на полу, изрыгая проклятия и осыпая Алису отборной бранью.

– Хотите женской ласки?! Тогда поймайте! – кричала с торжеством в голосе Чайка, напрягая мышцы для очередного стремительного рывка.

Вдруг дверь кабинета с грохотом распахнулась, и в помещение ввалились охранники Гаврилова. Они толпой пронеслись мимо командира, который так и не успел встать на ноги, навалились на Алису, скрутили и так же стремительно выволокли из кабинета, прежде чем капитан пришел в себя.

На пороге остался стоять лишь Сергей Харитонов.

– Командир, вы в порядке? На вас совершено покушение? – заботливо поинтересовался Харитон. – Мы услышали ваш крик и…

– Пшел вон! – рявкнул Гаврилов на сталкера.

Сергей исчез.

Капитан рухнул на стул, расстегнул рубашку. Взял со стола какую-то папку и начал обмахиваться ею, как веером.

Только сейчас он понял, как же сильно ударился коленом и локтем.

– Ну, баба. Ну, баба, – повторял он снова и снова, как заведенный.

* * *

Ключ со скрежетом повернулся в замке. Чайка осталась одна. В кромешной тьме. В полной тишине. В одиночной камере.

Несколько минут девушка стояла неподвижно, прислушиваясь к удаляющимся шагам караульного за дверью. Потом, когда солдат ушел, – просто вслушиваясь в могильную тишину тюремного склепа.

– Где я? – спросила Алиса сама себя и ответила с нервным смешком. – В тюрьме, ясен красен. Наверное, раньше тут были какие-то кладовки, щитовые… А теперь вот клетки. Для людей.

– Ясен красен. Ясен красен… – повторила девушка эхом. Эту присказку она позаимствовала у Игната.

Она двинулась вглубь комнаты, выставив вперед руки, и почти сразу уперлась во что-то твердое и холодное. Стена. Алиса повернулась и через пару шагов уперлась в другую стену. Получалось, что камера по площади не превышает пяти метров. Крохотный закуток. В углу железное ведро – туалет.

– Собачья будка… – проворчала Чайка, а немного подумав, добавила: – К собакам раньше так не относились, как сейчас к людям. Ох…

После недолгих поисков в камере обнаружилась узкая жесткая койка. Ничего похожего на одеяло. О подушке не стоило и мечтать. Пришлось свернуться калачиком на грубо сколоченных нарах.

– Ну и влипла… – вздохнула девушка, натягивая на голову медицинский халат, чтобы сохранить тепло дыхания.

– А кто виноват? Кто? Сама виновата.

Теперь, когда выплеск адреналина закончился, Чайке стало страшно. Она унизила капитана Гаврилова. Самого Гаврилова. Того, в чьих руках была почти неограниченная власть… Того, кто мог сделать с ней все, что угодно.

С тех пор, как Альянс перебросил свои отряды на соседние станции, именно Гаврилов, а вовсе не старший врач, стал настоящим правителем станции Площадь Ленина.

Те, кто застал мир до последней войны, с горькой иронией называли Гаврилова «игемоном». Молодежь считала это загадочное слово каким-то изощренным ругательством. А вот Чайка знала, кто такой игемон. И про Понтия Пилата читала. Про Иисуса Христа она даже слышала один раз проповедь. От самого настоящего священника. В почти настоящем храме в туннеле рядом с Невским проспектом. Это место называли «Подземный Исаакий».

За свою недолгую жизнь она многое повидала.

– Игнат-Игнат, как же не вовремя ты ушел… – прошептала девушка, закрывая глаза.

5 ноября, утро, за сутки до начала войны,

станция Площадь Ленина

Алиса гадала, когда ее выпустят из камеры. И выпустят ли вообще. Ночью она почти не спала, ворочалась на жесткой койке. Полная тишина царила в тюремном блоке. Чайка пробовала докричаться до других заключенных, но никто не ответил. Видимо, больше тут никого и не было. Изможденная бессонницей, девушка рухнула на койку. Шаткая конструкция печально скрипнула.

«Просижу тут пару недель – и о здоровье можно будет забыть, – мысли, одна мрачнее другой, роились в голове, не давая ей ни минуты покоя. – А если Гаврилов решит отработать на мне всю Камасутру? А если арсенал инквизиции? Боже… Боже, какая же я дура».

Утро нового дня наступило незаметно для Алисы. В метро вообще очень трудно было отличить одно время суток от другого. Лишь часам к девяти пленница обратила внимание, что свет за дверью горит чуть ярче. Тонкая полоска света между дверью и полом – вот и вся связь с внешним миром, что у нее осталась. Значит, наступил новый день.