Палата, против обыкновения, была не на шестерых или, того хуже, на восьмерых – всего четыре койки находилось в ней, и даже холодильник имелся. Одна койка пустовала, видимо, по случаю летнего сезона пациентов был недокомплект, на другой разметалась в сладком сне щупленькая старушка. Даже визит следователя, с последующим допросом сопалатниц, не смог нарушить ее глубокого сна. Мощные звуки, издаваемые носоглоткой бабушки, резко дисгармонировали с ее хлипкой конституцией. Переливчатые соловьиные трели сменяло басовитое похрюкивание, постепенно переходившее в нежный сусличий посвист. Мелодичный посвист, достигнув небывалой звуковой высоты, обрывался совиным уханьем, и орлиным клекотом ставил точку в музыкальной фразе.

– И вот так уже часа два – морщась как от боли, пожаловалась Зоя Васильевна. – Как спать ночью будем?

– Так проситесь домой! Дома и стены лечат. Выглядите вы вроде неплохо, я думала, вы тут все перебиты-переломаны, от слез опухла.

– Ах ты, коза! – укоризненно сказала старушка, всхрапнула диким мустангом, остановленном на всем скаку метким лассо, со стоном повернулась на бок и затихла ненадолго.

Не нарушило райского сна бабушки и бурное обсуждение подругами сегодняшних событий. Начали с восстановления хронологии, а когда дошли до того момента, как мужик огрел Зою по голове, впали в задумчивость.

– С-с-с-скотина! – просвистела Зоя Васильевна.

– Я, да? – вышла из задумчивости Людмила Ивановна, поскольку все это время, испытывая чувство вины, ждала нападок и уже готовила аргументы в свою защиту. Главным аргументом был тот, что она и сама пострадала.

– Да при чем тут ты! Этот г-г-гов…

– Гражданин Васильев! – предостерегла от бранных слов – все же больница! – Люся.

– И что он вообще там забыл?

– Допустим, теремком пришел любоваться, как и мы!

– Нет, девочки, что-то не то… Вот я не удивлюсь, если это он связал Мирюгина, а пришел посмотреть, жив ли еще парень. Может, на этот раз и прикончил бы его, а тут мы! – Мила любой аргумент притягивала в пользу пребывания своего и подруг на чужом дворе.

– Снимут отпечатки пальцев с замка, и станет ясно, он замок перепилил или не он.

– А если он в перчатках работал?

– Разберутся!

– Девочки, а ведь я этот замок тоже в руках держала! – вспомнила Люся.

– Ну, значит, теперь ты попадешь в анналы криминалистики, – просветила Мила.

– Скорее, в дактилоскопическую базу или как там это называется, – уточнила Зоя.

– И теперь твои пальчики будут там фигурировать вместе с пальчиками преступников!

– Ты еще издеваешься! – взъярилась Люся. – Из-за тебя я попаду в эту самую базу!

– Может, не попадешь, – утешила Зоя. – Что они, не понимают, что мы здесь ни при чем? Зато ты не падала на копчик и тебя не били кулаком по голове!

И тут Зоя вспомнила, зачем она присела, перед тем, как получила по голове.

– Девочки, а ведь я там, в траве у крыльца, сережку нашла, золотую, похоже, что с бриллиантом!..

– Я всегда говорила, что мысль материальна! – суеверно прошептала Мила. – Мы ходили искать сережку – мы ее нашли!

– Да нашли-то мы чужую, а свою не теряли! – поморщилась атеистка Люся. – А где же она?

– Выронила, конечно! Тебя бы шарахнули!..

– Значит, туда и еще кто-то приходил… – промолвила Мила.

– А может, этот Васильев ее и приходил искать? Улика! А как увидел, что Зайка нашла, захотел отнять, а тут мы!.. Но что-то я не заметила сережки у него в ухе, – пробормотала Люся.

– Так парни же по одной носят, а если он ее потерял, ты и не могла ее заметить!

– Сережка женская была, – в сомнении проговорила Зоя.

– А мы большие специалисты в этом вопросе? – спросила Мила. – В том смысле, что – какие именно сережки носят парни?

Специалистов среди них не было.

– Мы можем сколько угодно строить догадки, но нам эту тайну не разгадать. Пусть ее разгадывает полиция, – подвела черту Людмила Петровна.

И вдруг Людмила Ивановна, виновница их злоключений, заявила:

– Девочки, а ведь я теперь уснуть не смогу, все буду думать об этой сережке. Она ведь там так и лежит, кто ее в этой суматохе заметил… Вот чувствую, что в ней разгадка!

– Да тебе-то что! – в очередной раз всплеснули руками подруги. – Надо просто сказать об этом следователю! Завтра пойдем и скажем.

– Хорошо, – покорно согласилась Мила, – завтра скажем. А если ее там нет? Он и так с нами как с выжившими из ума разговаривал. Девочки, умоляю вас, давайте еще раз туда слазим? Если найдем – отнесем завтра этому Бурлакову, нет – просто Зайка скажет ему, что вчера не вспомнила про сережку из-за потрясения!

– Сотрясения!

– И сотрясения тоже!

– Нет, этот Васильев тебе определенно крышу снес! – взвилась Люся. – Даже не мечтай!

– Тогда я пойду одна, – торжественно и печально произнесла Людмила Ивановна и отвернулась к стенке.

– Конец света! – только и нашлась Людмила Петровна.

Зоя Васильевна подумала, что она сегодня тоже вряд ли уснет, если ночной сон их соседки будет столь же крепок и безмятежен, как и дневной.

– Пообещай нам, – столь же торжественно и печально обратилась она к милкиной спине, – пообещай, что сегодня мы в последний раз проникаем во двор Тихановича через дыру в заборе!

– Не сегодня, а вообще в последний раз! – уточнила Людмила Петровна. – И почему именно сегодня мы должны туда идти? У тебя головка разве не бо-бо?

Людмилу Ивановну подбросило на панцирной сетке. Койка пронзительно взвизгнула.

– Честное слово! Чтоб меня рябая курица обкакала! – одной из самых страшных своих клятв поклялась она. – У Милы были украинские корни, и клятву она произнесла по-украински. На украинской мове она звучала гораздо более пафосно:

– Шоб мэнэ ряба курка всрала! Девочки, я вас так люблю! А сегодня – потому что завтра там такая суета начнется! И дырки все позабивают! – и, спустив ноги с кровати, стала нашаривать запропастившиеся больничные тапки.

– Если еще не позабивали, – с надеждой сказала Зоя.

– Вряд ли! Сегодня всем не до того! Пойду искать врача. Ни ранений, ни переломов у нас нет, выпишут под расписку, кому мы тут нужны, – и пошаркала тапками сорок третьего размера.

Подруги вздохнули. Им ли было не знать, что Милка была хозяйкой своего слова: хотела – давала его, хотела – брала обратно.

– Жила нормальной жизнью, хоть и не слишком яркой, прожила ее, можно сказать, достойно, и вот на тебе, на старости лет впуталась непонятно во что, – грустно сказала Зоя. – Срам, срам! Знали бы мои читатели!