прийти в себя, как на меня обрушилась еще одна волна, больше первой. Такая огромная и мощная, что я никогда не всплыву на поверхность.

Я смотрела до тех пор, пока они не исчезли из виду, и продолжала смотреть, пытаясь всплыть, чтобы глотнуть воздуха.

– Милая, какого черта ты делаешь? – я услышала, как меня спрашивал большой Пити.

Я вскочила с корточек и, обернувшись, увидела, что он движется в мою сторону, выходя из одного из отсеков.

– Эм... – пробормотала я, но не смогла продолжить.

Он посмотрел на меня, и на его лице отразилось беспокойство.

– Ты в порядке?

– Эм... да, – выдавила я. – Все отлично.

Он пристальнее посмотрел на меня и заметил.

– Ты выглядишь так, будто кто-то переехал твоего щенка.

О боже.

Он перевел взгляд на мое лицо.

– Ты выглядела так, когда...

Я затаила дыхание. Пити замолчал, потом повернулся и посмотрел на вход. Затем осмотрел территорию. Потом что-то промелькнуло на его лице, и он посмотрел на меня.

– Он встречается с ней уже три месяца.

О боже.

Я стиснула зубы, чтобы не открыть рот. Мне показалось, что меня ударили в живот.

Три месяца.

Шай встречается с ней три месяца.

Три месяца!

Как?

Как он виделся с ней, если часто встречался со мной?

И почему он мне не сказал?

Я очнулась от лихорадочных мыслей, но не от тумана боли, которую пыталась отрицать, потому что не понимала этого. Того, что я чувствовала. Каким огромным это было. Как глубоко это поразило меня. Сколько боли это причиняло.

Не понимала, но все же похоронила это.

Большой Пити обнял меня рукой за плечи.

– Давай нальем тебе выпить.

Я вскинула голову, чтобы посмотреть на него.

– Нет, это круто, – затем мягко добавила, – я за рулем.

Он наклонил голову, чтобы быть ближе ко мне.

– Табби, лапочка, давай выпьем. Обещаю, мы пропустим по одной и вытащим тебя отсюда до того, как они вернутся.

Он смотрел мне в глаза, и я знала, как всегда, что он смотрит внутрь меня, даже в этот раз (хотя я и отрицала это), спасая меня от самой себя.

Пит был мне дедушкой, которого у меня никогда не было.

Отец отца сидел, отбывал пожизненное за двойное убийство. Папа ненавидел его, я никогда с ним не встречалась, и видя, что папа чувствует к нему, знала, что никогда этого не сделаю.

Мамин папа был хорошим дедушкой, но он не понимал байкерской жизни. У него часто были с этим проблемы. Ему не нравилось, что в этом замешана его дочь, и ему не нравилось, что мой отец втянул ее в это. До развода, когда мы были все вместе, это делало семейные визиты не очень веселыми, а я была близка с отцом, поэтому никогда не прощала дедушку за то, что он был такой занозой в заднице.

Сейчас он был в Аризоне с моей бабушкой, и я их не видела. Они присылали открытки, приглашали на дни рождения и Рождество, но сами не приезжали. По какой-то странной причине, они не нашли время, чтобы позвонить и забрать подарок, который они купили на мою свадьбу с Джейсоном. Он причинил сильную боль, прибыв через пять недель после смерти Джейсона, когда мы должны были вернуться из медового месяца.

Так что для меня дедушкой был Пити, всегда был Пити.

И, глядя ему в глаза, я знала, что, поскольку у него была только одна дочь, а внуков не было, внучкой для него всегда была я.

Поэтому я взяла протянутую руку и позволила ему отвести себя в комплекс.

Он принес мне выпить.

Он также вытащил меня оттуда, прежде чем Шай вернулся со своей женщиной.

Глава 6

«Привязан к тебе нитями»

Две недели спустя

Я поднялась по лестнице в свою квартиру, уставшая, как собака.

Я была измотана, потому что только что закончились два дня подряд двойной смены.

На следующий день у меня тоже была смена, и, хотя она не была двойной, мне нужен был перерыв.

От мыслей о завтрашнем дне, я чувствовала себя еще более измученной.

И как будто быть уставшей как собака было недостаточно плохо, в этот день у меня случилась еще одна стычка с доктором Придурком, и это было плохо.

В больнице ходили слухи, что медсестра, с которой он постоянно трахался в кладовке, отказывала ему в «куске своего пирога», пока он не попросит у жены развода. Это не делало его счастливым. Он был из тех парней, которые и так не были постоянно счастливы, и становился еще менее счастливым, когда не получал регулярного секса. Какая-то женщина, пытающаяся им манипулировать, только ухудшила ситуацию.

К сожалению, по какой-то причине он вымещал этот мусор на мне и (в основном) только на мне. Я каким-то образом заслужила его внимание. Может быть потому, что я была новенькой и самой молодой медсестрой в палате и, следовательно, свежим мясом. Может быть, он просто хотел сделать это для меня, потому что был придурком.

Его постоянное внимание ко мне в тот день усилилось, особенно когда он нашел меня рядом с пациентом. Обычно это было не круто, но донимать меня перед пациентом не давало мне шанса постоять за себя. Я должна была это принять.

Так я и сделала, и это было плохо.

Так плохо, что мне захотелось повернуть голову к пациентке, сказать «извините меня», обойти кровать и ударить доктора Придурка коленом по яйцам. Я этого не сделала. Вместо этого я слушала, как он спокойно закончил издеваться, умчался, и я знала, что все было так плохо, как и казалось, когда пациентка спросила.

– С тобой все в порядке?

Я заверила ее, что все нормально. Но у меня стало костью в горле то, что я уверяла пациентку, что со мной все в порядке, когда именно моя работа заключалась в том, чтобы убедиться, что с ней все в порядке.

Я устала от его дерьма. Я просто очень устала и что еще хуже, я даже не стеснялась говорить об этом.

Работа – отстой. Но с Шаем все обстояло еще отстойнее.

Всё отстойно.

Я избегала его в течение двух недель, не отвечала на его звонки, не отвечала на его сообщения, не ездила на машине и находила способы держаться подальше от моей квартиры на случай, если он заскочит.

Я не знала, почему избегала