— Ты не возразил ему, не сообщил, что видел солем.

Рыжеволосый скрестил руки на груди.

— Это было двести лет назад, Джет. И после принудительной побудки я уже забыл детали, мог ошибиться.

— Ты видел солем у Эйликса уже после пробуждения. И я тоже его видел.

— Наш талантливый побратим, которому ты не доверяешь, мог и нарисовать знак, — усмехнулся Ярвуд. — Впрочем, как и любой из нас, хоть ненадолго.

Сбросив плащ, он оттянул рукав зеленого камзола. На белой коже темнела водяная лилия в солярном круге. Темнела пару мгновений, а затем исчезла, сменившись волдырем ожога. Невозмутимый кромешник прикрыл тканью неудачную попытку присвоить знак благоговения Тьмы.

— Это ты зря, — протянул Веркинджеторикс без капли сочувствия. — Заживать будет долго, Тьма принципиально не ускорит регенерацию.

Ярвуд скривил губы.

— И все же я смог воссоздать знак, пусть и на несколько секунд.

— Эйликса солем не обжигал и не исчез сразу, — возразил Веркинджеторикс.

— Наш побратим всегда был любимчиком Кромешной, — наблюдая за реакцией из-под темно-коричневых ресниц, произнес рыжеволосый. — Но и у него солем был тусклым, будто не настоящим.

— Это потому что девушка не приняла его. А вообще, я не хочу о нем разговаривать. — Веркинджеторикс бросил быстрый взгляд на лицо невозмутимо спящего принца.

— Эйликс предатель, он напал на принца и больше мне не побратим.

— Ты так категоричен, Джет. Вспомнил, что произошло в тот день? — вкрадчиво спросил Ярвуд.

Резким движением Веркинджеторикс набросил капюшон на голову.

— Мои воспоминания все так же скрыты. Так, пойду на охоту, без суженой принц сам не проснется.

— Джет, подожди! — окликнул рыжий кромешник побратима.

Веркинджеторикс остановился выжидая.

— Больше не заставляй девчонок целовать принца.

Прозванный Поцелуйным Маньяком кромешник опять откинул капюшон.

— Прости?..

— Поцелуй — необязательное условие, если помнишь. Достаточно, чтобы избранная девушка оказалась рядом.

— Но с поцелуем надежнее! — резко возразил Веркинджеторикс и вышел из убежища.

 Ярвуд покачал головой.

— Он неисправим.

Из угла комнаты, куда не доставал свет лампы, вышел Мэттхольд.

— Джет зациклился на идее найти принцу суженую. Это опасно.

Рыжеволосый кромешник приблизился к побратиму.

— Еще опасней врать, Мэттхольд. Как и я, ты видел солем у латорийки, которая пробудила нашего побратима Эйликса, но твердил, что его не существует. Зачем?

— Чтобы забрать девушку, Ярвуд. Принц не очнулся в ее присутствии, она не его суженая.

— Возможно, твоя? — лениво, подчеркнуто без интереса, спросил рыжеволосый.

Вместо слов Мэттхольд продемонстрировал чистые запястья.

— Тогда почему ты решил ее забрать? — Ярвуд нахмурился.

— Воины Тьмы не вмешивают женщин в свой спор, — напомнил Мэттхольд незыблемое правило ордена.

Ярвуд кивнул, а затем внезапно потребовал:

— Покажи лицо, Мэтт.

Несколько ударов сердца побратим оставался неподвижным. Затем ткань сама сползла с темноволосой головы.

— М-да... Тьма, если наказывает своих сыновей, так от души, чтобы больше не совершали ошибок, — сделал горький вывод Ярвуд.

13 глава Темные сны

На площади, похоже, собрался весь город. Музыка будоражила, звала, будила странные желания. Присоединиться к празднующим, беззаботно раствориться в толпе, стать ее частью.

Глупость. Ему нельзя забывать, кто он. И здесь он лишь из-за нее. Ему не терпелось подойти к ней — девушке в огненно-алом платье. Хотелось прикоснуться к распущенным черным волосам, которые достигали поясницы. Мечталось сжать руки на тонкой талии.

Девушка была притягательна и грациозна до нереальности. Она не ходила — парила над землей. В танце ее движения напоминали языки пламени. Да она вся была, как огонь: порывистая, нетерпеливая, несдержанная.

И невероятно дерзкая до безрассудства.

— Не боишься мхом порасти? — спросила она громко, сверкая черными глазами.

Неожиданный вопрос завел в тупик. Она ведь не могла догадаться о его давнем страхе?

— Прости, о чем ты?

— Стоишь древней статуей уже час на одном месте. Так ведь и птички могут перепутать!

Обидно хохоча, она со звериной скоростью отпрыгнула от него, не позволив схватить, а затем и вовсе вернулась к танцующим. И ее приняли с радостью в веселящуюся толпу.

Он остался один, кипеть от раздражения. Это же надо такое выдать! Его — и обгадят птицы. Да они от страха дохнут на подлете!

Мелкая поганка... Невероятно притягательная, будящая эмоции поганка.

И не понять пока, чего хочется больше — придушить ее или обнять.

И это потрясающе, ведь напоминало, что он живой.

Пока еще живой.

***

Я открыла глаза.

Из-за плохо закрытой шторы в спальню несмело тянулись пальцы раннего серого утра. В горле першило, как будто это я танцевала без устали, а не девушка из реалистичного сна, немыслимо детализированного, как кусочек чужой жизни.

Жажда мучительна. Безумно хочу пить. Мне срочно нужна чашка воды!

Я подскочила с кровати и тут же повалилась обратно. Голова закружилась, в глазах потемнело.

Ох, а ведь першение в горле не унять водой! Я заболела. Вон, и нос заложило.

Дурацкая осень с ее холодом и вкрадчивой сыростью!

Слабость все сильнее разливалась по телу, удерживая в постели.

Не люблю болеть. Особенно ненавижу простуду, от которой мне не помогают ни артефакты, ни заклинания целителей. Такое вот чудное наследие далекого предка, который был оборотнем с Седого материка, как утверждала семейная хроника. Не таким, как оборотни в Давелии, но вроде бы тоже из кошачьих. И пускай пришлый потоптался в нашем роду давно, последствия вылезают до сих пор. Если Виоле достались плюшки в виде тонкого обоняния, бесценного в профессии кулинарного мага, то мне не только оно, а еще и невосприимчивость к некоторым полезным заклинаниям. Я могла не бояться какой-нибудь убийственной заразы, вроде желтого мора, но зато с ног надолго валила обыкновенная простуда.

Единственное спасенье — сон и укрепляющие зелья.

Последних у меня сейчас нет. Может, тогда поспать еще? К тому же рано.

Жаль, Барт где-то бегает, а так бы обняла его...

***

Украшенный гирляндами