Он написал:

Тенни будут помнить как Нью-Кокс [86] . Он будет похож на Эдсел [87] , но в человеческом облике. Начиналось все очень перспективно. Чудесная техника, образец, к которому могут стремиться спортсмены. Но теперь все это не имеет значения. Теперь будет лучше, если он вообще никогда не добьется успеха. Потому что теперь все, что мы запомним, это мячи, пролетающие мимо кетчеров, сбитые с толку раннеры и товарищи по команде, старающиеся не говорить плохо. Если вы болельщик, то поймете, что не существует ничего такого, что могло бы объяснить все, что вы видите. Если только не слушать ропот игроков, которые считают, что это вопрос умственной слабости и сломанной воли. Такие слухи ходят, причем о Тенни конкретно. Тенни больше не питчер. Теперь он слабое подобие питчера, ходячий худший сценарий для любого, кто достиг какого-либо успеха. Это история, показывающая, что вся ваша тяжелая работа может обесцениться. В этой истории жизнь без видимой причины становится черновиком книги, которая больше не пишется, оставленная на столе без завершающего слова.

Вечером в понедельник, в том декабре, когда эти слова были опубликованы, машина Энди остановилась на дорожке к дому Эвви. Эвви открыла дверь двум девочкам, закутанным в розовое и фиолетовое пальто, и их отцу, который сразу бросил на нее настороженный взгляд.

– Эти придурки, – произнес он одними губами. Она кивнула.

– Входите, входите, – пригласила она Роуз и Лилли, беря у них пальто. – Вы, девчата, идите наверх и ложитесь на большую кровать, а я поднимусь через несколько минут.

– Смотрите, я русалочка! – взвизгнула Лилли.

– Мы еще поговорим об этом. Будь добра со своей сестрой, Лил. Манеры вечеринки с ночевкой еще не забыла?

– Русалочка! – снова закричала Лилли, когда они с Роуз побежали вверх по лестнице.

Энди поежился и начал разговор:

– Похоже, у тебя будет много дел. Спасибо, что сделала это. Он тебе что-нибудь сказал?

– Нет, – ответила Эвви. – Он вошел в квартиру, закрыл дверь и не сказал ни слова.

– Окей. Я просто приглашу его выпить, посмотрим, захочет ли он поговорить.

Энди и Эвви вошли в кухню, и Энди прокричал имя Дина, повернувшись в сторону квартиры:

– Эй, ты придешь?

– Дай мне несколько минут, – усталым голосом откликнулся Дин.

Энди и Эвви сидели за кухонным столом. Она приподняла одну бровь:

– Итак, как поживает новая подруга?

Эвви знала, что Энди познакомился на вечеринке с Моникой Белл, учительницей средней школы. И с тех пор пару раз встречался с ней. Но больше он пока ничего не говорил. Теперь же с усмешкой начал рассказывать:

– Она забавная. Мы ходили в кино, на ту вещь с французом и Джессикой Честейн, которая тебе не понравилась.

– Да, помню, но там играли Брайс Даллас Ховард[88] и какой-то канадец.

– Вот и все. Во всяком случае, мы посмотрели кино и пообедали в «Фонтане». Это было приятно. Она мне нравится. Она и тебе понравится.

– Это хорошо, – кивнула Эвви. Она живо представила себе их, сидящих за одним из столиков в углу ресторана, идущих в кинотеатр, сидящих там рядом. Машина воображения была запущена. Она быстро нарисовала Эвви все это, вплоть до обеденных вилок и их мест в зале. Не в силах остановиться, Эвви прокомментировала: «Звучит неплохо».

– Знаешь… ты могла бы когда-нибудь сделать это. – Энди склонил голову набок. – Если ты решишь, что хочешь, то сможешь. Я уверен в этом.

– Сможешь что? Занять место Моники Белл?

Она знала, что эта детская тактика затягивания, когда уже все понимаешь, звучит так, будто она смеется над его новой подругой. Он закатил глаза, и она подняла руку.

– Жаль, – проговорила она. – Я знаю, что ты имел в виду. И я даже не думаю об этом. Совсем.

– А тебе и не нужно. Я не об этом говорю. Это ужасно, когда парень встречается с кем-то и вдруг начинает считать, что и все остальные должны это делать. Заверяю тебя, я не такой парень.

Она покачала головой:

– А я и не думала об этом.

– Я твой друг.

– Я знаю, что это так.

– Я говорю, что ты это сможешь, – настойчиво повторил Энди.

– Я знаю, что смогу.

Она знала, что он имел в виду два момента – что свидания возможны и что никто не будет осуждать ее за это, потому что прошло достаточно много времени. Но она была совершенно уверена, что он ошибался и в том, и в другом. Выражаясь языком бейсбольно-сексуальной метафоры, она еще даже представить себе не могла, как оденется в униформу, не говоря уже о том, чтобы добраться до первой базы.

– Я подумаю об этом, – пообещала Эвви. – Это все еще кажется мне неправильным.

– Но почему?

– Ты же знаешь. Это… чисто вдовья штука. На днях я работала над интервью Джейсона. Это был тот самый Джейсон, с которым я иногда сотрудничаю. Он брал интервью у профессора психологии о женщинах послевоенного периода. Говорили они и о вдове одного солдата. И я поняла, что за все время с тех пор, как умер Тим, я никогда не называла себя вдовой. Или его вдовой. Я не представляюсь: «Я Эвелет Дрейк, вдова доктора Тимоти Дрейка», хотя я вдова Дрейк.

– Мне кажется, что люди говорят так только в представлении радиостанции Би-Би-Си, – заметил Энди.

– Я начала думать об этом как о слове, понимаешь? Вдова. Странно, что есть такое слово для леди, которая была замужем за кем-то, кто умер, а она живая. Вот я. Я вдова прямо сейчас, прямо в эту минуту. И, честно говоря, все время вдова. Вдова везде, куда бы ни пошла. И это объясняет, почему я чувствую себя ею постоянно. Но если посмотреть в словаре… Знаешь, если я снова выйду замуж, то уже не буду вдовой. Даже несмотря на то, что когда-то я все-таки была замужем за человеком, который от нас ушел.

Энди нахмурился:

– Это звучит странно.

– Разве не так? Это как коматозная принцесса, которая может проснуться только в том случае, если ее кто-то поцелует.