и происходит и Который в обмен на верность Своего народа пошлет ему Мессию, и тот установит мир и благоденствие на всей земле.

Итоги заседания Синедриона можно свести к нескольким фразам. Было решено пока не предпринимать никаких активных шагов по отношению к римлянам, а ждать, когда те вернутся, и уже тогда действовать по ситуации, будучи готовыми как к войне, так и к миру. Так как римляне ушли из всех областей, в которых жили евреи, то следует, во-первых, обеспечить в них нормальное течение жизни, то есть взять на себя административные и полицейские функции Рима, а заодно начать укреплять города и деревни, готовя их к войне. С этой целью во все области направить комендантов, назначенных Синедрионом.

После этих решений последовали выборы комендантов.

Ответственными за Иерусалим, а значит и за всю Иудею, были назначены первосвященник Ханан бен Ханан и молодой Иосиф бен Горион (Гурион), проявивший в дни восстания немало мужества в боях против римлян и, возможно, именно за это мужество заслуживший свое прозвище (по одной из версий, «бен Горион» следует понимать не буквально, как «сын Гориона», а фигурально, то есть как «сын львенка»; «львенок»).

Иисусу (Иешуа) бен Сафия и Эльазару бен Ханании было решено вверить Идумею — таким образом, Эльазара отправляли на самый юг, подальше от Иерусалима, чтобы не дать ему возможность совершить путч в столице.

В Иерихон был направлен некий Иосиф бен Симон, в Перею — Манассия (Менаше); в Тамну, включавшую в себя также Иоппию-Яффо, Лиду-Лод и Эммаус-Никополь, — ессей Иоанн (Йоханан).

Можно предположить, что немалые споры вызвал вопрос о том, кого назначить комендантами Галилеи. Всем было понятно, что, скорее всего, римляне начнут операцию из Сирии и, чтобы обеспечить себе надежный, обладающий всеми необходимыми ресурсами тыл, первый удар направят именно на Галилею, то есть в случае войны именно этот участок и будет самым ответственным.

В числе кандидатов в коменданты Нижней и Верхней Галилеи, включая расположенную на Голанских высотах Гамлу, был назван (как предполагается, с подачи р. Иехошуа бен Гамла) и Иосиф бен Маттитьягу.

Иосиф, который по предположению Сьюарда, был обуреваем в этот момент самыми противоречивыми чувствами и даже, возможно, подумывал о том, чтобы вслед за другими на это смутное время отправиться в Рим, чтобы там попытаться смягчить участь, грозящую его соплеменникам, не мог не оценить всей почетности этого назначения. И уж тем более не мог от него отказаться — даже если бы захотел. Однако, по-видимому, его кандидатура вызвала споры, и потому Иосифу было решено придать в качестве заместителей двух молодых коэнов — Иозара и Иегуду[34].

Комментируя назначение комендантов (Флавий использует для обозначения этой должности греческое слово «стратег»), историки обращают внимание на два момента.

С одной стороны, выборы были достаточно демократичны, так как на посты стратегов были назначены представители разных слоев общества, а значит уже в ту эпоху у евреев не придавалось особого значения знатности происхождения. Любопытно, что среди избранных оказался и один ессей. Ессеи затем были и среди защитников Масады, а стало быть, хотя большинство из них были пацифистами, какая-то часть этой общины принимала участие в восстании, и участие весьма активное.

С другой стороны, тот факт, что фактический лидер восстания Эльазар бен Ханания был отослан в самую дальнюю провинцию, свидетельствует о поражении сторонников жесткого военного противостояния римлянам.

Большинство назначенцев, как и Иосиф, придерживались двойственной позиции. Среди них были и те, кто надеялся на то, что армия Цестия Галла войдет в город и на этом все кончится. Главное, что их занимало, — как прийти к миру с Римом, и это в итоге в немалой степени определило все последующие события.

* * *

Исследователи обращают внимание на то, что, описывая начало мятежа, Флавий отнюдь не упрощает картину и не делает ее черно-белой. Безусловно, он не видит социально-экономические корни бунта, забывает и о начавшемся голоде, и о тысячах мастеровых, оставшихся без работы после того, как Агриппа окончательно остановил строительство Храма, и о разорении крестьян. Будучи представителем сословия священников, Флавий усматривает основной конфликт в нарушении римлянами религиозных прав евреев, что, безусловно, было одним из важнейших, но все же далеко не единственным фактором.

В то же время его анализ, согласно которому и сторонники восстания, и его противники составляли меньшинство общества, а маятник симпатий большинства качался из стороны в сторону, и сами эти симпатии нередко носили не рациональный, а эмоциональный характер, в целом, безусловно, верен. Опережая будущие выводы еврейских мудрецов о причинах поражения восстания, Иосиф делает особенный акцент на внутренние распри, а по сути дела, на гражданскую войну между евреями, влекущую за собой множество жертв.

Сам Иосиф, как уже было сказано, принадлежал к противникам восстания, но отнюдь не потому, что симпатизировал римлянам. То есть он придерживался той самой позиции, которой придерживалось большинство фарисеев: они были противниками восстания не потому, что считали его несправедливым или их устраивало нахождение Иудеи под властью Рима, а потому что сознавали почти полное отсутствие шансов на успех.

И все же, что должен был испытывать 29-летний Иосиф бен Маттитьягу в течение тех четырех-пяти необычайно насыщенных событиями месяцев, которые прошли с момента его возвращения из Рима?

Он ступил на родную землю полный надежд на то, что теперь, после успеха его миссии, его ждет признание лучших людей Иерусалима и блестящая карьера — может быть, даже члена Синедриона. Нет, конечно, сразу на такое членство он не рассчитывал, однако вполне мог быть введен в число кандидатов в члены, пусть пока и на задних скамьях, но с правом высказывать свое мнение и с правом совещательного голоса. А дальше он уже быстро сумел бы пробиться в первый ряд, а там, глядишь, получил бы и кресло у овальной стены.

В принципе, будучи коэном, он мог рассчитывать и на место первосвященника, и, возможно, уже видел себя в его облачении входящим в Судный день в Святая Святых, а затем выходящим под ликующие крики народа: «Как сама красота, которой Создатель наделил творения Свои, — таков облик первосвященника. Как роза, цветущая в саду очарований, — таков облик первосвященника…»

Вместо этого он во время волнений вынужден был прятаться с другими коэнами в Храме, втайне желая победы партии мира и питая надежды на то, что Цестий Галл войдет в Иерусалим, после чего жизнь снова вернется в нормальное русло. И вот сейчас ему предстоит стать посланником мятежного, «отпавшего» Иерусалима в Галилее, и с этого момента в глазах римлян он становится врагом империи, не заслуживающим ничего, кроме смерти.

Однако эти размышления странным образом смешивались с сознательной, а может идущей из подсознания гордостью за еврейский народ, которая