если верить Иосифу, поддакивали и тем и другим, будучи одержимы желанием стать правителями города. Этому Юсту и предстояло стать на многие годы главным оппонентом и заклятым врагом Иосифа.

Когда Иосиф сообщил городскому совету Тверии, что ему поручено разрушить царский дворец, между членами совета вспыхнул ожесточенный спор о том, насколько стоит подчиниться этому требованию Иерусалима. Совет еще заседал, когда в городе стало известно, какой именно вопрос он обсуждает, и Иисус бен Сафия повел толпу ко дворцу. Вскоре дворец запылал, а ворвавшиеся в его покои простолюдины стали грабить хранившиеся в нем ценности, которых было немало.

Затем та же толпа пошла громить тех немногих греков, которые остались в городе, и убила их всех до единого.

Услышав об этом, Иосиф пришел в ярость и поспешил в Тверию. Но когда он туда прибыл, все было уже кончено. Тем не менее Иосиф отдал указание своей страже, насколько это возможно, отобрать награбленное. Среди доставленных ему ценностей были коринфские светильники, столы, сделанные из серебра и драгоценных и полудрагоценных камней, а также немалое количество чистого серебра. Не желая пользоваться подобными методами обогащения, Иосиф передал реквизированные ценности десяти членам городского совета и велел сохранить их для законного хозяина — царя Агриппы.

Это решение нового коменданта вызвало возмущение у участников погрома дворца. Они отказывались понять, почему у них забирают то, что они считали законной добычей. В тот день у Иосифа появилось сразу два заклятых врага — Юст сын Писта и Иисус сын Сафии, вскоре избранный главой городского совета Тверии. Это было первое, но, увы, далеко не последнее столкновение Иосифа с жителями Тверии.

Третьим его заклятым врагом вскоре стал Иоанн Гисхальский. Бывший поначалу сторонником примирения с римлянами, он перешел на сторону восставших после того, как жители расположенного неподалеку сирийского Тира совершили набег на его родную Гисхалу и сровняли ее с землей. После этого Иоанн на свои средства отстроил деревню и вдобавок принял беженцев из Сирии, вооружил их и создал собственную миниатюрную армию из четырехсот бойцов.

Поначалу у Иосифа сложились с Иоанном дружеские отношения, но вскоре последний заподозрил коменданта в проримских настроениях и начал активно добиваться его смещения с поста, не скрывая желания занять его место.

Сам Иосиф утверждал, что впервые заподозрил Иоанна в нечистоплотности и стяжательстве, когда тот обратился к нему с просьбой разрешить вывезти и продать собранное для выплаты налогов Риму зерно — с тем чтобы использовать вырученные деньги на строительство крепостных стен Гисхалы. Иосиф отказал, и в «Жизнеописании» обосновал этот отказ тем, что… «думал сохранить это зерно или для римлян, или для самого себя, поскольку именно мне иерусалимская община вверила управление тамошними делами» (ЖО, 72).

Услышав отказ, Иоанн не успокоился, а дал взятку двум другим сокомендантам, и те, собрав совещание, двумя своими голосами против одного голоса Иосифа отдали в распоряжение Иоанна… все запасы хлеба в области.

Затем Иоанн обратился к Иосифу с новой просьбой: предоставить ему эксклюзивное право доставлять изготовленное в Галилее оливковое масло к границе Сирии и продавать тамошним евреям — чтобы они не нарушали заповеди, запрещающей использовать в пищу масло, изготовленное язычниками.

Это право позволяло ему закупать масло по 1 драхме за амфору, а продавать одну амфору за 8 драхм. Полученную за счет такой торговли огромную прибыль он пустил на восстановление родной деревни и обнесение ее стенами.

Нет ни одной книги об Иосифе Флавии, в которой не отмечалось бы, что все написанное им об Иоанне Гисхальском не просто далеко от какой-либо объективности, но буквально дышит злобой и ненавистью.

Я. Л. Черток в комментариях к «Иудейской войне» считает, что такая оценка Иоанна не просто предвзята, а намеренно искажает его облик: на самом деле тот, дескать, был одним из лидеров народного восстания, храбро воевал с римлянами вначале в Галилее, а затем в Иерусалиме, а деньги, заработанные им на торговле, тратил на обустройство своей деревни, помощь поселившимся там беженцам и содержание своего войска, которое в итоге выросло с четырехсот до четырех тысяч бойцов. Его же конфликт с Иосифом, по Чертоку, объясняется тем, что Иоанн одним из первых разгадал, что Иосиф сочувствует римлянам и собирается сдать им Галилею, и потому всеми силами старался добиться его отзыва в Иерусалим. «Из „Жизнеописания“ (10) можно видеть ясно, что дружина Иоанна представляла собой не шайку разбойников, а патриотический отряд, мстивший сирийцам за постоянную резню проживающих в их городах евреев и опустошительные набеги на еврейские города», — добавляет Черток[36].

Что тут скажешь? На самом деле Иоанн, как и Иосиф, был фигурой совсем не однозначной, а история знает немало примеров, когда подлинные героизм и патриотизм вполне сочетаются со стяжательством. Дальнейшие события это только подтверждают.

Вскоре после ссоры между Иосифом и Иоанном (еще, однако, не перешедшей в открытый конфликт) последний задумал попросту устранить соперника со своего пути и для этого направил Иосифу письмо с просьбой разрешить ему для поправки здоровья приехать в Тверию — якобы для того, чтобы воспользоваться ее знаменитыми горячими источниками. Иосиф, по его словам, не заподозрил ничего дурного и не только дал разрешение, но и отдал распоряжение поставленному им управляющему городом Силе предоставить Иоанну и его людям достойное помещение для жилья и позаботиться, чтобы они ни в чем не знали недостатка.

Однако появившись в городе, Иоанн немедленно начал призывать жителей отказаться от подчинения Иосифу и провозгласить его стратегом Галилеи. В этих своих замыслах он нашел сторонников в лице Юста и его отца Писта, которые также попытались использовать всё свое влияние на горожан, чтобы настроить их против Иосифа.

Сила немедленно оповестил патрона о происходящем в городе, и ночью Иосиф с двумястами тяжеловооруженными пехотинцами двинулся из Тарихеи в Тверию, чтобы к раннему утру быть в городе.

При виде стратега в окружении воинов жители Тверии высыпали ему навстречу, и, что самое любопытное, среди них был и Иоанн Гисхальский, пришедший засвидетельствовать свою лояльность. Иосиф, оставив при себе только одного телохранителя Яакова и отряд из десяти пехотинцев, направился на городской стадион, где, встав на насыпь, произнес перед жителями речь о том, что хранить верность ему и Иерусалиму в их же собственных интересах.

Он так увлекся этой своей, построенной по всем правилам ораторского искусства речью, что даже не заметил, как Иоанн направил к стадиону сотни своих бойцов с твердым указанием прикончить Иосифа. Этот отряд уже начал блокировать выходы из стадиона и окружать насыпь, когда верный Яаков обратил внимание Иосифа на происходящее и заметил, что пришло время вместо интересов тивериадцев позаботиться о своих собственных. Вдвоем они спрыгнули с насыпи, где некий житель Тверии по имени Ирод подхватил Иосифа и, крикнув