и пошла на приемы туда. Все, как один, подтвердили приговор. Держа мужа за руку, который послушно ходил за ней из кабинета в кабинет, из клиники в клинику, Аня вышла на свежий воздух.

— Витя, это же конец?

Муж сморщился, откашлялся и сказал:

— Анютка, решай, что делать будем. Я приму любое твое решение. Я люблю тебя независимо ни от чего.

Аня уткнулась в его плечо и заплакала. Слезы быстро впитывались в ткань дорогого и красивого пиджака. Их поглощал темный материал, молча и равнодушно.

" Так же мой малыш уйдет в пустоту".

Витя взял отпуск на работе на неделю и пошёл на прием к Маргарите Николаевне на следующий день вместе с Аней.

Сладко-приторный голос врача пропал и только строго-деловой вылетал из ее уст. Она расписывала то, что происходит в организме с плодом, что надо сделать, какие дополнительные исследования провести, что случится на таком и таком сроке, после возможных родов, если до этого все же дойдет.

Аня слушала, поглаживая свой животик, и в один момент остановила врача:

— Маргарита Николаевна, почему вы нашего ребенка называете эмбрионом, плодом, фетусом? Ещё два дня назад он был ребенком и малышом.

Врач с удивлением вскинула брови.

— Я думаю, что так будет легче нам всем. Плод ещё не родился и он по сути не является ребенком. Так что, это просто обычное медицинское определение.

— Но почему такой же " не родился" был пару дней назад, до диагноза, ребенком? Он же так и останется ребенком для меня, для мужа, для бабушек, дедушек, тет, дядь. Он не фетус, а малыш, у которого бьется сердце, который шевелит ножками и ручками. Пускай пока так, что я не замечаю этого, но он же есть и он жив!

Аня поняла, что ее голос срывается на крик. Она кричала, потому что кричало ее сердце, кричала душа. Она не могла остановиться. Слезы сквозь крик потекли сильной рекой. Не становилось от этого легче, но Аня хотела, что бы стало всем вокруг так же плохо, как и ей сейчас. Почему она страдает одна, а эта врач придет домой после работы, позабыв обо всем, что сегодня видела на кушетке, обнимет своих детей и, съев вкусный ужин под тупой сериал, ляжет спать? А Аня уйдёт домой, унося с собой злость, обиду, зависть, ненависть и уже почти мертвого ребенка?

— Анна Павловна, я понимаю ваше горе, — поправив очки на носу проговорила Маргарита Николаевна, — двадцать лет назад я родила такого же ребенка, который умер у меня на руках. Я не хочу, что бы вы прошли через то же самое. Его маленькие ручки, обхватившие мои пальцы, навсегда останутся в памяти. Я его до сих пор вижу во сне. Подумайте о том, что вы будете делать после амниоцентеза и МРТ, которые вы можете сдать уже на днях. Примите то, что с вами сейчас происходит это все не в наказание, а для чего-то большего и важного. Примите то, что вы навсегда останетесь мамой этого малыша, даже, если он не родится. Примите себя и свою боль, проживите это, как прожила я, как проживают другие мамы. Легче со временем не станет, но вы научитесь жить с этой болью. Решите, готовы ли вы носить под сердцем малыша, обреченного на гибель или сделаете другой шаг?

Аня смотрела на врача с широко открытыми глазами. Она прошла через тоже самое и выжила. Даже работает и видит каждый день радостных мам, которые приходят к ней в ожидании здоровых малышей.

Аня обнимала свой животик одной рукой и держала другой руку мужа.

— Любое твое решение- наше решение, — сжав крепко пальцы Ани, сказал Витя.

Через отверстия жалюзи пробивался свет, пытаясь разогнать черные тучи над Аней и ее мужем. Свет был пока что слаб и у него не получалось ничего, но сила внутри слабой женщины поднималась скалой для борьбы с болью и яростью, которые принесут ей предстоящие часы, дни, месяцы, недели, годы..

Не мой сын

Я лежу на больничной койке в послеродовом отделении. Восемнадцать часов боли, одиночества, стыда и бесконечной потери сознания позади. А впереди?

Я не знаю. Я смотрю на стенку, окрашенную в какой-то грязно-молочный цвет, обнимая подушку. Слез нет, нет никаких чувств, кроме пустоты.

В моей жизни есть все. Точнее было. Прекрасный муж, просторная квартира в центре Питера, замечательная дача с бассейном и даже унитазом в самом доме, прекрасная работа, уважение коллег, любовь друзей и родственников, ребенок…Да…Ребенок.

Когда я родила его, то плакала от счастья, осознавая, что наконец-то сорок недель ожидания, часы пыток от родовой деятельности позади и я могу его увидеть. Но мне не дали ребенка.

Он плакал. Поджимал ножки, между которых окровавленным синим шнуром болталась пуповина. То есть, он был жив, но я не могла понять, что не так.

Когда меня привезли уже в послеродовое, то акушерка принесла мне этот кулек и положила на руки, со словами:

— Вы не переживайте. Такие детки тоже могут нормально жить, даже работать. Просто им уход нужен немного другой и проверки постоянные. У вашего малыша есть проблемы с сердечком, но не такие серьезные, как обычно встречаются у малышей с таким синдромом.

Я не смогла посмотреть на ребенка, потому что смотрела во все глаза на гонца, принесшего мне дурную весть. Убить ее, как раньше поступали с такими людьми? Но я не могу, сама юрист и понимаю, что срок грозит за это приличный. Хотя. Послеродовое состояние и так далее, возможно и были бы смягчающими. Плюс новорожденный ребенок. Но, улетев в своих мыслях далеко за пределы уголовного кодекса, резко вернулась на больничную койку, к кульку на руках и тупо улыбающейся медицинской работнице.

— Какой диагноз? — задыхаясь спросила, ощущая, что земля начинает шататься.

— У вашего малыша синдром Дауна, — медленно, продолжая все так же скалиться, проворковала эта девица.

— Что?

Новость, от которой у меня защемило в груди и я поняла, что не могу дышать.

— Заберите, заберите …это.. — еле выговорила я, брезгливо протягивая