class="p1">Ната смотрела на огонь, пока тот не зачах. Только тогда поняла, что волосы и одежда пропахли дымом, вернулась в дом и долго мылась под душем, соскребая с себя прошлое. Кое-где на коже проступила кровь, но ей было наплевать.

Она уснула в комнате на первом этаже, свернувшись на крохотном диванчике для гостей, проснулась нетрезвая и разбитая и почти сразу же откупорила бутылку ликера – тоже какого-то коллекционного, несомненно, редкого и очень дорогого. Денис любил покупать дорогой алкоголь, потому что все богатые люди его покупают. Гости должны видеть красивые бутылки, этикетки с надписями не по-русски, и восхищаться правильным выбором. Но он даже не знал, зачем добавлять в виски содовую.

Показная идеальность. Этим Денис и отличался от Наты. Насквозь искусственный лгун.

Запах гари не исчез. Кажется, он стал еще сильнее.

Ната пила ликер, пока не почувствовала острое желание выговориться. Тогда она поехала к Римме Ивановне. После смерти Дениса она бывала в доме писательницы чуть ли не каждый день.

Машина на выезде вильнула, задний бампер чиркнул по краю ворот. А и плевать. Ната была уверена, что пешком не дойдет, слишком уж пьяна. Поэтому что? Поэтому машина не роскошь, а необходимое средство передвижения. В районе Эльдорадо ни один полицейский не остановит «лексус» Наты. Все здесь знают ее отца. Хорошо быть ячейкой богатого общества.

Запах гари преследовал даже в гостях.

Ната спрашивала:

– Вы не ощущаете? Пахнет как будто пластмассой или горелой резиной. Неужели это латексный член до сих пор горит?

Римма Ивановна не ощущала.

– От прошлого не так-то легко избавиться, – говорила Ната. – Впивается в кожу и не отпускает. Нужно будет соскрести. Хотя запах костра мне всегда нравился. Он успокаивает. Может быть, я латентная пироманка? Любила в детстве смотреть, как что-то горит. Не оттянешь. Пялилась на огонь в камине часами. Папа очень любил шутить, что я стану пожарником.

Потом позвонила Вика, и Ната поехала к ней. Любимой сестренке она никогда не отказывала.

Затем Ната намеревалась приехать домой и заняться уборкой. Тщательнейшей уборкой. Такие уборки Денис называл смешным словом «антидепрессняшка», намекая, что Ната проецирует свою депрессию на глажку, мытье окон, чистку газонов и мойку посуды. Он был, конечно, прав, но Ната все равно злилась – в первую очередь из-за того, что Денис не принимал ее депрессии всерьез. Он думал, что Ната хочет втянуть его в своеобразную игру.

Игру «Пожалей несчастную жену». Ему казалось, что он может сгрести Нату в охапку, дождаться, пока она выплачется у него в объятиях, и все будет хорошо. А генеральная уборка – это лишнее. Денис плохо разбирался в семейных отношениях. Именно поэтому Ната начала ходить в гости к престарелой и почти всеми забытой писательнице. С ней до поры до времени было уютно.

Она подъехала к воротам своего дома, когда уже почти стемнело. Заглушила мотор и, сидя в тишине, аккуратно допила ликер из горлышка. Столько алкоголя в ней не плескалось со времен студенческой юности. Тогда, на первом курсе, надо было поддерживать образ общительной обаятельной девушки, которая вроде бы легко доступна, но при этом никогда не переходит определенную черту. Таких девушек любили все парни. А кто владеет вниманием парней – владеет миром.

Бутылка полетела на заднее сиденье. Ната нажала на кнопку автоматического открывания ворот, но механизм не реагировал.

– Ну же! Не заставляй меня злиться! Этот вечер должен быть хорошим!

Она вышла на улицу, и осенняя морось, похожая на паутину, стремительно налипла на голые участки кожи. Холодный ветер лизнул щеки, заставив почти сразу же протрезветь. Ната вспомнила, как зацепила ворота бампером. И точно – ворота не закрылись до конца. Можно было даже расслышать тихое гудение. Где-то заклинило.

– Так всегда и случается… – пробормотала она, звеня ключами. – Когда где-то прибывает, где-то обязательно убывает.

Пустынная темная улица, освещенная редкими фонарями, навевала мысли о фильмах ужасов. Где-то тут обязательно должен прятаться маньяк. Ну или какой-нибудь монстр. В общем, пьяная одинокая девушка рискует не дожить до утра. Три раза «ха».

Ната быстро открыла калитку, прошмыгнула во двор и провернула ключ изнутри. Это ведь надо умудриться так саму себя напугать! С другой стороны, раньше большой загородный дом казался ей уютным местечком, а сейчас не было в нем ничего уютного. Только тени, тишина и много пустого пространства. Надо съехать к родителям. Они обрадуются. Папа уже неделю зовет.

Лера называла Нату «папиной дочкой». Раньше это имело значение, но сейчас не все ли равно? Семья на то и нужна, чтобы всегда помогать друг другу.

Запах гари тянулся с заднего двора. Ната направилась туда, намереваясь залить бочку керосином и поджечь остатки еще раз, чтобы к утру ничего не осталось.

И больше никакого алкоголя в ближайшее время. Она ведь не Лерка-холерка, чокнутая наркоманка, трахальщица и алкоголичка. Нельзя до такого опускаться.

Ната не сразу сообразила, что видит тонкую полоску света, ползущую по земле. На заднем дворе фонарей не было. Она подняла голову и сразу же определила источник света: окно ее журнальной комнаты.

Ната нахмурилась, пытаясь вспомнить, выключала ли свет. Вполне возможно, что нет. Пьяные люди, знаете ли, не слишком хорошо себя контролируют. Однако она была уверена, что все выключала.

Подошла к бочке и поискала кочергу. Не нашла. Из обуглившегося нутра шел жар. Пластмасса и латекс слиплись в огромный бурый ком.

Затем Ната увидела открытое окно на первом этаже. И кочергу, прислоненную к белой стене.

В мыслях сразу выскочило имя. Лера. Нет, быть такого не может. Совершенно точно. Разве что потаскушка попросила кого-нибудь помочь разобраться.

Но кто будет помогать психованной наркоманке? У нее вообще остались друзья?

Ната потянулась за телефоном, но вдруг передумала. Холодный ветер и мелкая дождливая морось принесли свежесть мыслей. Она поняла, что надо делать.

Перелезла через окно в темноту гостиной, чтобы не греметь ключами и не щелкать замком входной двери. Разулась. На цыпочках прошла по коридору к лестнице на второй этаж и убедилась, что наверху действительно кто-то есть. Дверь в журнальную комнату была открыта, свет сползал по ступенькам.

В тишине Ната расслышала щелчок фотоаппарата и почувствовала злость.

Это была глубокая, старая злость, возникшая еще в тот день, когда Ната поняла, что Денис ей изменяет. Тогда она еще не знала, с кем и как часто, была ли это интрижка на один раз, или все серьезно. Злость зародилась в недрах души и сделала мышцы похожими на желе, а мысли – вялыми и темными. Злость парализовала. В то