Вглядевшись в мое лицо, Раечка растерялась и убралась в комнату Виктора.

А дальше я ничего толком и не помню. Тараканов я боюсь до дрожи, причем чем они больше, тем мне страшнее. Маленьких мы потом изводили и в Ясеневе. Большого я увидела только раз, в теткиной квартире – он попал в ванну и шуршал там, стараясь вылезти. И хотя я запомнила его надолго, но у тетки было не так страшно. Там все-таки была сестра Ленка, сама Ж-2 и домработница, и все дружно обрушились на мерзкую живность. А здесь! Наш диван стоял у самой стены! Не помню поэтому, слышала ли я в ту ночь шорох и видела ли хоть мельком что-нибудь, но всю ночь заставляла Стаса перетаскивать с места на место диван, наливала воду в тазы и опускала в таз с водой каждую диванную ножку. А закрыв глаза, невольно представляла, как черный тараканище все-таки забирается на диванную ножку и ползет прямо по нашему одеялу…

Утром, глянув на мое лицо, Стас отодвинул завтрак и ушел. У меня тряслись руки, я проплакала весь день до вечера, благо не было никаких показов. А на следующий день мы уже паковали чемоданы. На душе у меня было радостно и одновременно страшно совестно перед Стасом: вступительный взнос в ЖСК равнялся трем тысячам, и это при зарплате каскадера в двести рублей. Я не могла не думать, чем ему придется заплатить за этот кредит…

И все же с переездом в Ясенево наша жизнь вроде наладилась. Светлая, веселая квартирка в доме три по улице Паустовского была из моей действительности. Да и сводить концы с концами, к моему удивлению, стало намного легче. Правда, Стас не смог скрыть, что вынужден теперь «подрабатывать» и у Йоси, но нам наконец-то стало хватать и на нормальный ужин, и на мои костюмы, и даже на регулярные поездки в любимую нами Юрмалу.

Вот тогда я и ощутила «головокружение от успехов», как говорила Ж-2. В самом деле: мне предоставили постоянную работу в Доме моделей, регулярно отбирали в зарубежные группы и за это не требовали никаких постельных эпизодов и взяток. Остальные девушки, хоть, видимо, и строили втайне козни, открыто мне гадить не решались, зная, что постигло хозяйку аллергенного лосьона и другую девицу, регулярно доносившую о моем «развратном» поведении начальству.

Помимо этих закулисных интриг, все-таки у меня была моя любимая работа. Я старалась сама найти особую красоту в представляемой мной одежде и показать ее так, что костюм становился как бы живым. Я знала, что красива, но всю жизнь как-то стеснялась этого своего дара. Мне хотелось, чтобы, глядя на меня, женщины не завидовали отменному «товару», запечатанному в отменную «упаковку», а обнаруживали, что этот костюм может и их самих сделать такими же красивыми.

Даже у нас в стране, в нашей легкой промышленности, нашлись люди, сумевшие понять мою идею. Но мне уже было тесно. Я почувствовала себя мотыльком, летящим на огонь. Мне хотелось в мир. Я знала, насколько повышаются продажи моделей, показанных мною, и хотела предложить свое мастерство кутюрье западного рынка. Я мечтала найти человека, умеющего создавать одежду для украшения не избранных, а для любой женщины, приходящей на показы. Я хотела найти человека, который оценил бы мой подход к показу, работать совместно с ним, подавать ему идеи, как сделать принцессу из любой Золушки. В конце концов, ведь и сама я стала из Золушки принцессой.

В общем, мне захотелось учиться за рубежом. В то время шли переговоры с известным лондонским Домом моделей о стажировке русских манекенщиц. Все еще было зыбко и неопределенно, но мне очень хотелось попасть хотя бы в списки стажерок.

Тогда я и начала понимать, как неторопливо расходятся берега нашей со Стасом жизни. Чувство мое к нему не менялось, он по-прежнему был лучшим другом, самым верным и самым близким, но отказаться от своей безумной идеи я не могла. И это несмотря на его неподдельное участие и внимание! А его смешные и трогательные подарки на все праздники! Любовно обставленная – в основном им – квартира… Все это и множество других мелочей, свидетельствующих о его любви, вместо того чтобы радовать, становилось мне в тягость.

А тут еще дети… Хоть мое женское время и шло, мне казалось, что еще слишком рано заводить ребенка, так что кое-какие «неполадки» в моем организме меня тогда не слишком огорчили. Но, видя, как расстраивается Стас, я не возражала против курса лечения. Из клиники я постоянно звонила в студию, чтобы держать под контролем «выездной» список. Я честно соблюдала режим. Но в итоге мы так и не добились желанного для Стаса результата. Вот тогда я поняла, что это самый серьезный довод в пользу нашего расставания.

Зарубежная стажировка все-таки стала реальностью. Мои грандиозные планы были близки к осуществлению. Эх, мушкетеры, ну кто же мог мне сказать заранее, что все так получится? И что я никогда не смогу забыть лицо Стаса, такое, каким оно было в последний день перед моим отъездом. Лицо настоящего мужчины и большого спортсмена, который так и не смог добраться до самого важного в своей жизни рекорда…

Это ведь именно ты, Кирилл, в свое время приобщил нас к самым интересным переводным книгам. А новинки в журнале «Иностранная литература» – помнишь? И это ведь именно там я прочла незатейливую повестушку о незамужней двадцатипятилетней училке английского по имени Джин Броди. Повестушка давно забылась, а мисс Джин Броди так и осталась в памяти. Она любила повторять, что она чертовски мила и как приятно ей осознавать себя «в самом расцвете лет». И название повести было «Мисс Джин Броди в расцвете лет».

В повести было буквально описано мое самочувствие во время отъезда. Мне ведь и исполнилось в тот год двадцать пять. До слез жаль было Стаса и его потерянную любовь, мучительно жаль было всего нашего окончательно распавшегося содружества. Я оставалась совсем одна. Одна в незнакомой стране, без дома, без близких, без нашей четверки. И все же я несла в душе радость и устремленность к какой-то долгожданной и уже недалекой цели! Впервые я чувствовала себя свободной, никому не обязанной, уверенной и красивой. Словом, я была на прямом пути к главному в моей жизни.

И внутренний голос пел во мне именно об этом, и в этом заверяла меня невидимая цепь событий и, словно сама собой, притягивала ко мне нужные обстоятельства и нужных для моего успеха людей. Не удивляйтесь, что я так много говорю о себе – такой я и была в то время, немного зацикленной на себе и своих свершениях, как в стихах любимого Гумилева, тоже верившего, что «жизнь – его подруга, коврик под его ногами – мир!».

Мне до сих пор кажется, что в Лондоне в то время никогда не было дождя. В душе у меня сияло солнце, и солнце должно было сиять вокруг! Нас, «обменных» стажерок из России (тогда еще СССР), поселили в крошечной гостиничке на Бейкер-стрит, той самой, где неподалеку находится знаменитая квартира Шерлока Холмса и доктора Ватсона. Странно, только теперь мне пришло в голову ее русское название – улица Бакалейщиков. Самая обычная узкая лондонская улочка. В Лондоне мы провели всего три дня с участием в шести показах, где, конечно, я имела успех. После этих показов некоторые из нас остались в Лондоне, а другим пришлось сразу отправляться обратно. На Западе ценили и время, и деньги.