Впрочем, они с Полиной Андреевной, кажется, нашли общий язык. А Наталья Васильевна, по-моему, на меня обиделась. А потом завертелась модельная работа, мы как-то отдалились друг от друга, до самого страшного 1984 года, когда друзья вызвонили меня после показа с известием о том, что Владимир Олегович скончался от инсульта.

А когда мы со Стасом приехали навестить и поддержать славную Наталью Васильевну, в их квартире на Ломоносовском уже не было ни одной собаки, ни одной кошки и всем распоряжалась совершенно незнакомая юркая женщина с хохлацким выговором. Наталья Васильевна узнала меня только через полчаса, а Стаса не узнала совсем. И я впервые подумала, что, решись мы все тогда на удочерение, я бы уже никогда их не оставила и не пришлось бы ей доживать свои дни с незнакомыми и, видимо, недобрыми людьми, а нам (и такая мысль все же мелькнула) со Стасом так пригодилось бы теперь это жилье. Я, правда, тут же одернула себя, но, когда прощались, снова взглянула в непонимающие глаза маленькой седенькой старушки в кресле и ощутила знакомый мне казенный холод в осиротевшей квартире…

А после свадьбы все пошло своим чередом, «квартирный вопрос», естественно, лег полностью на плечи Стаса. Никогда не прощу себе, что не улучила времени сразу поговорить с ним о возможности жизни вместе с его мамой, Антониной Петровной, в их скромной «двушке» в желтом доме возле Каменного моста. У меня было чувство, что Стас всегда будто немного стеснялся перед нами из-за своей квартиры, ставившей его в один ряд с Анжелкой Янович и Дрюней Пихлаком. Если бы он знал то, что всегда знала я, с какой радостью мы, все трое, променяли бы наши так и не ставшие родными престижные квартирищи на тепло и уют их с матерью угла!

Но что теперь делать, все случилось так, как случилось. Сначала мы провели медовый месяц в Прибалтике, в каком-то кемпинге, а после вернулись в наше новое жилье.

Наверное, у всего нашего изгойского братства так мало нашлось по-настоящему близких родных и друзей, что мы все с детства приучились ценить и беречь нашу, как казалось взрослым, случайную дружбу. И ведь так или иначе – она и впрямь определила нашу жизнь!

Поэтому только сейчас я могу сказать правду о добытом такими трудами, многими ухищрениями и усилиями нашем жилье. Сказать могу только сейчас, а без слов мы со Стасом почувствовали все с самого первого дня, может быть, именно это ужасное место и заставило его бросить большой спорт и браться за самые отчаянные, но зато дорогостоящие трюки…

Этот «угол» так и не стал нашим, хотя мы старались обустроить его, согреть нашим теплом. Даже какие-то печальные строчки складывались у меня при прощании с новым местом:

Мы были здесь. А впрочем – разве были мы?

Мы вправду что-то строили вдвоем?

Все обернулось баснями ли, былями,

Отгородилось… Поросло быльем…

Хотя и сейчас у меня перед глазами этот убогий двухэтажный домик по Бакунинской улице, возле метро «Бауманская». Приземистый и какой-то заброшенный и грязный – один, уцелевший среди новых домов. В нем на двух этажах располагались четыре коммунальные квартиры, где по огромному знакомству мы и заняли две комнаты, в одной из которых – в углу – даже поместились ванна и унитаз! Горячей воды, разумеется, не было и в помине. А когда я впервые увидела нашу коммунальную кухню, общую с соседом-таксистом, жившим у любовницы и появлявшимся здесь только для пьянок и дебошей, мне, чистенькой московской девочке, выросшей хотя и без любви, но в порядке Дома на набережной и университетского дома, показалось, что все это происходит не со мной. Я смотрела на все это будто со стороны. Со стороны видела небольшие тусклые окошки, огромную замызганную плиту с черной сковородой, отваливающуюся краску и грибок на стенах. И еще – выделенные нам кривоногий столик и две бедные полочки с облезлыми кастрюлями и щербатой посудой.

В наших собственных комнатах, куда милая мама Тоня привезла свой любимый двуспальный раскладной диван, а моя тетка пожертвовала старый рукомойник с полочкой, оказалось немногим лучше. Правда, эта квартира считалась в доме холостяцкой и неухоженной. Но, побыв раз или два в коммуналке напротив, двоих еще не старых домовитых женщин, под их занавесками и ковриками я чувствовала все тот же самый дух из «Детей подземелья».

Лет семь назад я прочла модные рассказы Улицкой. И в ее рассказе «Девочки» я встретила историю, похожую на нашу тогдашнюю жизнь: две благополучные подружки поехали как-то сами, на трамвае, навестить безрукую сестру учившейся с ними, кажется, дочки уборщицы. И в какой дикий для них мир попали девочки на рабочей окраине, где эта безрукая сестра не вынимала изо рта «Беломор» и, не убирая свой угол, целыми днями сидела на подоконнике, выставив свое уродство в ожидании подаяния…

Доставшаяся нам жилплощадь для меня навсегда осталась воплощением именно такого, дикого и уродливого, мира.

И все же, взяв себя в руки, храбро улыбаясь Стасу, я драила наши дощатые полы и отгораживала изящной китайской ширмой убогий «санузел». Не обращалась ни к кому с просьбами и даже ухитрялась выкраивать из семейного бюджета деньги на якобы «фирменные» одежки, стараясь маскировать в них собственные неуклюжие ручные швы. Помню, как я продала наши обручальные кольца, чтобы купить демисезонное пальто для свидания в Нескучном саду с руководителем отборочной группы. И помню свою радость, когда свидание прошло на высоте, а руководитель оказался на удивление порядочным человеком и, как и обещал, пока имел возможность, приглашал меня на все показы, не требуя какой-либо «отдачи».

Помню и еще один случай – простите меня, ребята! – когда Стас вернулся домой навеселе, отметив большую премию, приволок даже газету со статьей, где упоминалось его имя. Кажется, «Каскадеры – союз мужественных». Как Стас рассыпал деньги у нашего ложа, а ночью, во время близости, на меня так резко накатило отвращение к этому «подземелью», что я сорвалась в «санузел», зажимая рот. И стало совершенно ясно, что наш брак этой конуры не выдержит.

Но я все-таки потянула еще, старясь поменьше бывать дома и надеясь накопить денег на человеческое жилье. Пока не произошло некое событие, после которого Стас уехал на целый день, а вернувшись, показал мне квитанцию о внесении первичного взноса в жилищный кооператив в Ясеневе – на деньги, занятые у Йоси.

На Бакунинской же произошло следующее. В пятницу вечером на кухню ввалилась пьяная компания во главе с соседом Виктором. На его квазимодское рыло я не могла смотреть без страха. С ним была довольно потрепанная, но ушлая дамочка, сразу полезшая ко мне знакомиться. Дамочка представилась Раей и громогласно объявила, что с Виктором «временно не жила, а теперь будет жить снова», так что советует нам потеснить свои чайники и кастрюльки.

– Да и вообще, – заявила дамочка, подмигивая мне подбитым глазом, – вместе нам с тобой, Маня, будет веселее. А то знаешь как, днем-то здесь вроде и ничего, а вот ночью! Сама небось замечала, тараканы уж больно черные да громадные. Ночью спишь, а они над тобой по стенке: «Шш! Шшш!» – могут и на кровать залезть. А один мне спросонья упал в ухо, полез, да в прическе запутался – замучались, еле достали. Я-то их не боюсь, но брезгую. А ты как?