Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сьёгрен настаивает, чтобы мы как можно быстрее приступили к боевой магии. Девчонки с ним солидарны. Создавать осветительных мотыльков им неинтересно. Ребята называют такие занятия цирковыми фокусами, причём говорят свысока. Правда, когда я предложила заменить мотыльков нетопырями, дело пошло на лад. Что и требовалось доказать. Дети, что стадсхольменские, что местные, они дети и есть. В гимназии тоже на какие только уловки не приходилось идти, чтобы заинтересовать своих учеников, и ничего, справлялась. А уж если вспомнить уроки сестёр из Пансиона…
Но я опять отвлекаюсь.
Пожалуй, о главном — об Астрид, которая не пойми почему напоминает Марину, я уже рассказала. Вообще есть в этом странность. Марина в её возрасте была совсем другой. Весёлой и покладистой. Астрид же и по сей день для меня ребёнок-загадка.
И дело даже вовсе не в её немоте, за которой, как я предполагаю, скрывается очень, прямо-таки очень-очень печальная история…
Помнишь, Дорогой Дневник, я рассказывала, что после того, как увидела портрет ярла в два человеческих роста, представляю его корсаром?
Вот и дочь вся в него: правда, она вовсе не пиратка, как ей самой хотелось бы (это несложно понять во время игр), а, скорее, морская дева. Настоящая мармелер, которые в Древних Песнях часто предсказывают будущее и тем самым откупаются от рыбаков, которые ловят их в свои сети.
Она… светлая, тонкая, почти прозрачная. Очень деликатная (ну, по-крайней мере с посторонними, факт) и любознательная. Очень, просто до невероятности чувствительная.
У каждого из нас свои границы позволительного и допустимого, так сказать, собственная крепость (как у ярла, например), или домик (надеюсь, что мой очень уютный:)), в которые мы прячемся и куда не принято пускать посторонних.
У Астрид, что кажется совершенно немыслимым, учитывая её видимую «диковатость», которую она демонстрирует новым знакомым, личностных границ вообще нет. Отсутствуют. Я бы сказала, напрочь.
То есть она вся на виду, вообще вся, и притом всегда. Если ей плохо, от общения с ней складывается ощущение, что дотрагиваешься до сплошной рваной раны (и в этом как ни странно, они с Йоном похожи…). А когда хорошо — словно солнце выглядывает из-за туч. Поначалу робкое, умытое, оно быстро-быстро согревает мир своей щедростью — от величественных гор до самой крохотной крошки-малявки на полевом цветке…
Ярл не перестаёт дивиться тому, что Астрид наравне с другими детьми ходит в школу и с гордостью приносит домой оценки. Хотя, чего удивляться? Астрид, как я уже говорила, очень любознательная девочка…
А я не нарадуюсь, что дети понемногу принимают Астрид за свою, а она перестаёт дичиться.
Ты, наверное, заметил, что я намеренно тяну, Дорогой Дневник?
Что ж. Ты меня раскусил. Это и вправду неслучайно.
Ты, конечно, ждёшь новостей о Йоне, то есть, я хотела сказать, об уважаемом ярле?
Только не сегодня, хорошо?
Потому что, если начну, сам знаешь, меня будет не остановить.
А мне нужно хорошо-хорошо выспаться к завтрашнему дню.
Просто отлично выспаться, чтобы отлично выглядеть (раз уж этого всё равно никто, кроме меня никогда не прочитает…).
А всё потому, что завтра (ярл настоял, я тут ни причём) у меня выходной, и поутру мы поплывём на лодке встречать рассвет на Куничий остров.
♥Толькоярлия. ♥
Скажу по секрету, он сказал, что возьмёт в лодку горелку и сварит мне кофе прямо в море.
Почему он меня пригласил?
Клянусь (пишу и пылают щёки!), я не имею никакого понятия. Даже не предполагаю!
Я-то думала, он меня вообще не замечает.
Он ведь такой… сильный, красивый и мудрый, Дорогой Дневник.
Пожалуй, самый сильный и самый красивый в мире.
И мудрый, конечно. И справедливый.
Ну вот видишь, я же предупреждала!
Стоит мне заговорить о нём — и меня несёт!
♥ ♥ ♥
Фьорд встретил ярла Драконьего Логова на рассвете ослепительно голубым сиянием.
Совсем как её глаза.
Сонно улыбнулся, прикрывая гигантский рот обрывками ночного тумана, поприветствовал, воздев к небу руки-горы, по двум сторонам от узкого голубого залива.
Красота Вивьен оказалась под стать красоте этого сурового края.
Скромная и неприметная с виду, она раскрывалась по мере того, как смотришь на неё.
Словно не огранённый изумруд, который поначалу кажется простым камнем.
Или, скорее, цветок эдельвейса: с нежными лучистыми лепестками и золотой серединкой-солнцем. Чудный цветок растёт высоко в горах, так стремится солнцу. Смотришь на него и дивишься: как само воплощение нежности выживает в суровом климате гор? Как, несмотря на то, что произрастает из почвы, переполняемой силой, умудряется сохранить и пронести через всю свою жизнь эту лучистую робость, нежность и беззащитность?
Конечно, он смотрел на неё. При случае, а также тогда, когда она не знала, что смотрит. Правда, как будто чувствовала, начинала оглядываться, кусать губы, теребить выбивающиеся из причёски локоны. Каждый раз он обещал себе, что справится с этим… Займёт своё внимание чем-то другим… более подходящим ярлу и нанимателю, более пристойным.
И продолжал смотреть.
Надо быть святым, чтобы суметь оторвать от неё взгляд.
Больше всего ему нравилось, когда она не заплетала косу. Такое тоже случалось, скажем, когда долго гуляла по набережной с Астрид, или купалась с Кригар, а потом сушила волосы на солнце, сидя на скале.
Подумать только, он ведь даже завидовал собственной дочери: уж Астрид вовсю пользовалась тем, что быстро стала любимицей учительницы.
Что за магию привезла с собой эта крошечная девчонка с серьёзным взглядом и часто плотно сжатыми губами? Которая в первый же день его обучения заставила его, ярла дракона Йона Линдорна, играть в мяч? С тех пор они играли в слова, в морской бой, в Десятое Королевство, в захватчиков, в острова и города, даже в крестики-нолики, правда, проигравший должен был рассказывать на гаэльском стих или басню. Они читали вслух, по ролям, Вивьен добивалась безупречного звучания гортанного и мелодичного родного наречия. А от активной гаэльской жестикуляции у него с непривычки по первости болели пальцы.
Мысль о том, что близится лето, что его гаэльский становился все более уверенным и отточенным, и что с первыми солнечными лучами ему придётся отпустить и ту, что наполнила таким необходимым теплом его дом… сумела отогреть его ребёнка… Эта мысль была невыносимой.
