– Ты ждала кого-то другого? – как-то недобро поинтересовался государь.

– Агриппина Васильевна, прости, – повернула голову к постельничей великая княгиня. – Ко мне пришел мой любимый супруг.

– Да, госпожа… – Княгиня Салтыкова, тоже одетая ко сну, понуро поклонилась и вышла наружу.

Василий Дмитриевич обошел постель, коснулся пальцами слюды в оконной раме. Оглянулся. Скользнул взглядом по гобеленам на стенах, ковру на полу, тяжелому парчовому балдахину над периной, огороженной резными досками из красного дерева. Ненадолго задержался глазом на потолке. Мужчине показалось, что нарисованные там стебли и цветы шевелятся. Хотя, скорее всего, это померещилось ему из-за дрожащего света от трехрожкового подсвечника.

– Я всегда рада видеть тебя, мой возлюбленный супруг, – прервала затянувшееся молчание Софья Витовтовна. – Но все-таки… Сегодня это случилось немножко неожиданно.

– Ты ушла из-за стола с посторонним мужчиной! – посмотрел прямо ей в лицо Василий Дмитриевич. – Перед сном! Так отчего бы мне и не обеспокоиться?

– Милый, ты ревнуешь?! – широко улыбнулась женщина. – Как это приятно!

– Приятно? – удивился великий князь.

– Ревнуешь – значит любишь, – склонила голову набок Софья Витовтовна. – Но если ты надеялся застать князя Боровского здесь, то увы. Мы расстались с ним еще до дверей на женскую сторону. Я всего лишь получила его согласие на службу его детей. Разумеется, теперь ты можешь взревновать меня к его сыну… Но тебе придется потерпеть еще лет пять, пока тот не станет мужчиной!

Женщина негромко засмеялась.

– Ты смотришь далеко в будущее, моя дорогая, – признал Василий Дмитриевич.

– Да, мой милый, – кивнула княгиня. – Вот только, увы, через пять лет моему новику вход на женскую половину будет уже закрыт.

– Правда… – согласился правитель. – Княжич ныне всего лишь ребенок. Зачем он тебе?

– Потому что ребенок, – пожала плечами Софья Витовтовна. – Из всех мужчин нашего мира мне интересен только один. И этот мужчина ты.

Московский правитель помолчал, кивнул:

– Спасибо, любимая, за таковые нежные слова. Прости, что побеспокоил в столь поздний час…

– Стоять! – спокойно, но твердо сказала великая княгиня.

– Что, милая? – вздрогнул Василий.

– Раз уж ты попал ко мне в опочивальню, мой милый, – женщина толкнула с плеч в стороны края ночной рубашки, – так просто я тебя уже не отпущу.

Ткань соскользнула вниз, с легким шелестом упала на пол, оставив правительницу совершенно обнаженной. Софья Витовтовна сама подошла к мужу, закинула руки ему за шею и крепко поцеловала в самые губы, горячие и чуть сладкие. И тут же недовольно фыркнула, вскинув ладони:

– Зачем тебе столько самоцветов, Василий? Они царапаются! Сними всю эту гадость немедленно!

– Софья…

– Только не говори, что не способен раздеться без своих холопов!

Если бы великий князь имел полное парадное облачение: расшитое золотом и самоцветами платье, тяжелое, как полная броня, оплечье из золота с агатами и яхонтами тоже с полпуда весом и сложными застежками, да шубу с густым мехом внутри и золотым покрытием снаружи – правителя и вправду без помощи пяти-шести холопов было бы не разоблачить. Но к ужину в узком кругу правитель оделся в одну только ферязь без рукавов поверх синих атласных штанов и алой шелковой рубашки – так что сдернуть лишнее тряпье не составило особого труда, и женщина снова жадно прильнула к губам своего мужа:

– Как же я по тебе соскучилась!

Василий тоже поцеловал – правда, неожиданно холодно, потом отступил.

– Что с тобою, милый? – одновременно испугалась и удивилась Софья.

Но муж всего лишь задул свечи – после чего в полной темноте подхватил жену на руки и опустил в мягкую и глубокую, словно озерная вода, перину. Его губы заскользили по телу государыни, его ладони коснулись ее ног и бедер – и оттуда, снизу, распустился пожар долгожданной страсти, захватывая супругов, кружа их в своей сладости, вынуждая вступить в любовную схватку на полном пределе своих сил: сжимая друг друга и отпуская, опрокидывая, тяжело дыша от напора и порою даже срываясь на надсадный кашель, хрипя и задыхаясь – но все равно не отступая и отдавая себя друг другу целиком и полностью…

* * *

Те страстные времена, когда юные влюбленные не могли расстаться друг с другом ни на единый миг, канули в Лету уже очень, очень давно. В Большом великокняжеском дворце имелась мужская половина, женская половина – и женскую половину супруг только посещал, до рассвета там уже очень давно не оставаясь. Посему новое утро Софья Витовтовна встретила одна. Даже без постельничей в ногах, к чему зело привыкла. Вот как-то пусто и неуютно себя без княгини Салтыковой ощутила!

Поднявшись, великая княгиня сладко потянулась, отошла к окну, прижалась лбом к холодной слюде. Она все еще ощущала в себе огонь ночной страсти, а тело помнило прикосновение мужниных ладоней, его осторожных поцелуев и страстных объятий.

– Хоть синяков, надеюсь, не оставил? – опустила она взгляд, провела руками по обнаженному телу, все еще сильному, упругому и бархатистому.

Пальцы вдруг ощутили некую шероховатость. Софья Витовтовна на ощупь ковырнула ее ногтем, поднесла коричневые крошки к глазам, присмотрелась. Удивленно хмыкнула, провела руками по телу еще раз – и почувствовала еще несколько шероховатых пятен.

– Что за?.. – Женщина развернулась к постели, отшвырнула в сторону одеяло. Прищурилась на простыню с несколькими темными пятнышками, затем на подушку, тоже имеющую несколько разводов. – Ах ты!..

Софья Витовтовна рывком повернулась, метнулась в горницу перед опочивальней, резко рявкнула:

– Одеваться в домашнее! – с такой яростью, что в первый миг служанки даже шарахнулись от гнева в стороны.

Спустя полчаса московская правительница стремительно вошла в опочивальню супруга, еще не вставшего из постели. Остановить жену в этом стремлении никто, понятно, не посмел.

– Все вон! – злобно зарычала Софья Витовтовна, и ее ярость буквально выкинула княжескую свиту за двери.

– Софья, откуда ты здесь? – приподнялся встревоженный Великий князь.

Женщина склонилась над его постелью, провела ладонью по подушкам, подняла одну из них, молча показала мужу.

Взгляд ее оказался достаточно красноречив, чтобы Василий Дмитриевич снова откинулся на перину и хрипло признался:

– Прости… Прости меня, милая. Я не хотел тебя огорчать. Надеялся, вскорости все пройдет, залечится.

– Давно ты кашляешь кровью?

Московский правитель вздохнул, облизнулся, тихо кашлянул и сказал:

– С осени…

Софья Витовтовна присела на край перины, взяла его за руку, заведя пальцы между пальцами. Спросила: