– Да, Гуго, ты прав.

– Как говорил Деверо, чтоб ему на том свете досталасьне самая горячая сковорода, наши рожи не могут нравиться всем подряд, но тем,кому они не нравятся, понравятся наши револьверы, – вот такой тирадойразразился Гуго.

– Извините, – вновь перешел на русский Сварог иулыбнулся директору, – а могу я для разговора с вашим персоналомвоспользоваться вашей личиной? – И вновь перешел на английский: – Гуго,твой выход…

На стоянку перед кафешкой неторопливо въехала не первойсвежести темно-синяя «Нива» с тонированными стеклами, остановилась в сторонкеот джипов. Распахнулась пассажирская дверца, и на свежий воздух выбралсяневысокий пожилой крепыш (хотя и с изрядным брюшком) вида насквозь кавказского.С эдакой напускной ленцой огляделся и двинулся к беседке. Серьезный и целеустремленный.В черных брючках и черных штиблетах, зато в белой рубашке и при белых носках.

– Вижу, – сказал Ольшанский Ключнику. – Тыего знаешь?

– Первый раз вижу.

– А вы? – это уже к Сварогу

– Еще не хватало. Ключнику:

– Ну, будь начеку.

– Как всегда, Сергей Александрович… Сварогу:

– Вы со мной?

– До какой-то степени, – сказал Сварог. Чернявыйприблизился к их столику, охрану и Ключника игнорируя напрочь, без улыбки иприветствия осведомился с характерным акцентом:

– Разрешите?

Причем обращался он исключительно к олигарху.

– А чего ж нет, – вежливо сказал Ольшанский,прищуриваясь. – Садитесь… Коньячку?

– Э, это разве коньяк? – чуть поморщился кавказеци сел на свободное место. – Это позор, а не коньяк. Меня Тенгиз зовут.

– Безмерно рад. Сергей Александрович. Чем обязан?

– Чем обязан… – чуть усмехнулся Тенгиз. Потомнеторопливо обвел взглядом территорию кафе и всех присутствующих, не забывКлючника, Лану Сварога и трех охранников. Причем, когда он глянул на Сварога, утого тихо бренькнул сигнализатор опасности. – Я просто спросить хочу. Вотчто я тебе скажу, Сергей Александрович… Допустим, у тебя стадо овец. И кто-топросит тебя продать ему овцу за мешок золота, на которое можно купить и весьтвой кишлак, и все окрестные. Ты согласишься, продашь?

– Продам, – чуть помолчав, ответилОльшанский. – Только сначала спрошу: а зачем ему моя овца.

– Чем обязан? Вот тем ты мне и обязан, –бесхитростно пожал плечами Тенгиз. – Скажи, зачем тебе мое кафе за мешокденег?

– Это твое кафе?

– Это – мое. Я – хозяин. И еще восемь вдоль дороги… Ивот приезжают ко мне Руслан с братом, говорят: кто-то только что за сто тысячкупил мое кафе. Мое, Сергей Александрович, а не Руслана. За сто тысяч купил.Вот что я и хочу спросить: это нормальная цена за одного барана?

«Сто?» – на мгновенье удивился Сварог, прекрасно помня, чтоОльшанский оценил забегаловку в двести тысяч. Но потом вспомнил людскую натуруи удивляться перестал.

– Это та цена, которую предложил я и на которую Русланс Ахметом согласились, – жестко сказал олигарх, внимания на сумме неакцентируя.

– Брат, я же не упрекаю! – всплеснул рукамиТенгиз.

Краем глаза Сварог заметил, как Ключник едва заметнодернулся при слове «брат». Ольшанский же был – сама невозмутимость.

– Я не спрашиваю, почему так много денег! Я не спрашиваю,откуда у тебя столько денег! Я просто спрашиваю: зачем?

«Переигрывает, – отметил Сварог, подцепляя на вилкунемного красной икры и даже не включая детектор лжи. – Интересно, аОльшанский это чувствует? Ну разумеется…»

– Потому что я Ольшанский, – весомо ответилолигарх. – Потому что мне так захотелось.

– Ольшанский, Шмолыпанский! – махнул ладошкойТенгиз, и Сварог понял, что эта фамилия ничего Тенгизу не говорит.

Нуда, нуда… Вот она, известность: все тебя знают – кромекакого-то мелкого содержателя нескольких забегаловок вдоль трассы. Которому изнать-то про тебя не обязательно, потому как плаваете вы на разных глубинах…

– Это не ответ, брат. Зачем тебе «Руслан», а?

– А тебе что за дело, а?

– А то дело, дорогой, что есть у меня к тебекоммерческое предложение.

– Если коммерческое, то излагай.

Ольшанский набулькал себе коньячку, выпил, смачно закусилшашлыком, зубами снимая кусок прямо с шампура.

Тенгиз, нахмурившись, понаблюдал, как он жует, потом сказалнегромко, буквально взял быка за рога:

– Я так понимаю, что ты человек не бедный. Деньги утебя есть. Это хорошо. Мужчина без денег – все равно что… – Тенгиз пощелкал ввоздухе пальцами, подыскивая сравнение, – все равно что сациви без курицы,да? И если ты покупаешь это кафе за деньги, и без документов, и без нотариуса,то ты можешь купить и больше, да? Молчишь. Правильно молчишь, не надо лишнихслов, – обеими пятернями он, как граблями, пригладил волосы наголове. – Я, Тенгиз Абдуллаев, предлагаю тебе хорошо заработать, СергейАлександрович. Купи у меня все кафе на трассе, да? Дорого не возьму, да и, какговорится, оптом дешевле, мамой клянусь. Девять кафе – и ты в девять разбогаче, а? Подумай, дорогой, это большие деньги…

– Спасибо, уважаемый, – едва заметно улыбнулсяОльшанский, вытирая губы салфеткой. – Я одно купил – мне достаточно…

– Э, зачем торопишься? – поморщилсякавказец. – Я же еще цену не назвал! А вдруг тебе понравится?

– Послушай, – сказал Ольшанский, и улыбка егомигом стерлась, а в голосе прорезалась сталь. – Мы с партнеромразговаривали о серьезных вещах. Потом приходишь ты и перебиваешь. Да? Так делане делаются. Если хочешь серьезно говорить – приходи завтра ко мне в офис,побеседуем, обсудим, поторгуемся… А сейчас зачем мешаешь?

Сварог не мог не восхититься. Теперь он понимал, каким именномакаром Ольшанский заработал себе репутацию и, собственно, деньги: с каждымклиентом он говорил на его, клиента, языке… И теперь в речи Ольшанскогопоявились отчетливые кавказские интонации, хотя и без всякого акцента.

Интересно, какие нотки появились у него во время матчаОльшанский – Сварог. Сам Сварог, по крайней мере, ничего неестественного вречах олигарха не заметил…

– Я мешаю? – деланно удивился Тенгиз. – Этомое кафе! Мои стол, лавки, еда. Я хозяин, а ты – гость, так почему не уважаешьдом, в который пришел…

– Ну так и веди себя как хозяин! – резконаклонился вперед Ольшанский, и сталь в его голосе превратилась вовсе уж вдамасскую: – Ты зачем горы позоришь? Мы гости, дай покушать спокойно,поговорить, потом спрашивай!..