– Та книга, наверное, у вас сейчас с собой? –Сварог указал за спину, в сторону багажника.

– Вы чертовски догадливы, мой друг, – потер лицоОльшанский. – Конечно, была бы с собой. Если б… В общем, довелось мнепотоптать места не столь отдаленные в самом прямом смысле этого слова. В точномсоответствии со строчками классика: меня однажды «повезли из Сибири в Сибирь».А первая жена, с-сука, когда мне впаяли десятку, быстренько оформила развод ивыкинула все мои вещи на помойку – дескать, нет у меня ничего общего с этимзеком. Сие случилось незадолго до начала перестройки, меня замели во времяпрокатившейся по стране кампании борьбы с «цеховиками». Правда, до миллионера ятогда еще не дорос, только начал разворачиваться, подбили, можно сказать, навзлете… А знаете, чем занимался? Организовал подпольный цех по производствуцветастых полиэтиленовых пакетов, которыми государство по неведомой мне причинене могло обеспечить своих граждан в надлежащих количествах. Дефицит былогромнейший, люди переплачивали за копеечный кусок полиэтилена раз эдак в стобольше его себестоимости. Нынешняя наркомафия по сравнению с той доходностью,как сейчас говорят, курит в сторонке. Между прочим, на пакетах, по моему,разумеется, научению, откатывали иностранными буквами надпись «Arkaim». В тотмомент мне это показалось забавным. Кто знает, уж не за эту ли своюлегкомысленность я расплатился пятью годами свободы, если учесть, что все вэтой жизни взаимосвязано, одно тянет за собой другое, а?..

– Минутку, – сказал Сварог. – Почему пятью?Вас же к десяти приговорили.

– Внимательный, смотрю! – Ольшанский притворнопогрозил пальцем Сварогу. – Да нет, все просто. По амнистии вышел. Сначалом перестройки тех, кто чалился по хозяйственным статьям, стали понемногувыпускать. Типа чтобы было кому поднимать кооперативное движение. Помните, чтотакое кооперативы?

– Помню, – угрюмо сказал Сварог. – Боевая,погляжу, у вас биография.

– А то, – довольно кивнул Ольшанский. –Помотало и пошвыряло по бурным водам человеческой жизни… Даже в столицу успелсъездить, счастья поискать. И вернуться оттуда успел, потому как понял, что напериферии спокойнее – конкуренции меньше, органы особо не зверствуют, а шансовразвернуться для делового и умного человека никак не меньше. За всеми этимиколовращениями Атлантида как-то сама собой отступила даже не на второй, а насамый далекий-предалекий план. Я бы в конце концов забыл о своей детской мечтеотыскать Атлантиду, как говорится, естественным образом. Так оно обычно ибывает с детскими мечтами и увлечениями. Но… – Ольшанский опять поднялпалец, – мне не давали забыть об Атлантиде. Кто не давал? Или – что недавало? Самое смешное, я не найду, что ответить… Знаете, кто-то умный сказал:неизвестно, где заканчивается случай и начинается судьба. А я бы в ответвозразил: иногда это становится совершенно очевидным. Тому пониманиюспособствуют Знаки, подаваемые Судьбой или теми силами, что кроются за этимсловом… Мы в состоянии разглядеть эти Знаки, тем более если они преследуют тебяна каждом шагу, как было со мной… Олигарх усмехнулся.

– Даже срочную меня определили служить знаете куда?

Сварог пожал плечами. Его малость утомила пьяная болтовняОльшанского. Лана так вообще уже клевала носом… Ну да, ведь бессонная ночь.

– На Алтай, в Бухтарминскую долину! – объявилОльшанский тоном Якубовича, орущего: «Приз в студию!!!». – Туда, гденекогда жили раскольники, хаживавшие за Беловодьем. Да-да, именно так! Совпадение,скажете? Нуда, сперва я тоже так считал. Да только слишком много в моей жизнибыло таких совпадений. На каждом шагу о совпадения спотыкался.

В семьдесят девятом поехал я на заработки в Бурятию. Сбригадой шабашников строили в одном колхозе-миллионере дом культуры, помогалигосударству осваивать капвложения. И между прочим, мы отхватили эту работенку учеченских шабашников, увели прямо из-под носа. Тогда по стране раскатываломного чеченских стройбригад – при советской власти не очень хорошо получалосьзарабатывать воровством скота и похищениями людей, приходилось осваивать мирныепрофессии. Правды ради следует признать, что строили чеченцы качественно.Однако меньше чеченами от этого они не становились, то бишь мстительность излоба никуда не девались… В общем, впоследствии это обстоятельство ударит понам из всех орудий, но поначалу все было спокойно. Мы вкалывали себе впривычном для шабашников ритме, часов по двенадцать-четырнадцать в день, содним выходным в неделю, приближая сладкий миг расчета… Вот. А поблизости,где-то в полусотне километров от нашего поселка, находился древний дацан.Буряты, как известно, исконно исповедуют буддизм, и буддийских храмов у ниххватает. И этот храм при всей своей удаленности и труднодоступное™ был любимместным населением, туда постоянно ездили паломники. Все дело было в том, что вдацане хранилась некая буддийская реликвия под названием «намчувандан». Вот я ирешил посмотреть, что это за «намчувандан» такой…

Смотреть ее Ольшанский поехал в одиночку, на рейсовом автобусе.Никого из бригады зазвать с собой не вышло, мужики вообще не понимали, какможно вместо того, чтобы в кои-то веки отоспаться всласть, тащиться затридевять верст глазеть на какую-то сельскую церкву Наверняка, проводив его,работяги покрутили пальцем у виска.

Дацан и впрямь не поражал воображение размерами иархитектурными изысками. Небольшое квадратное здание с многоярусной крышей.Внутри храма злато-серебро сосульками с потолка, разумеется, не свисало.Простенько, скромно, даже бедно. В зале для молений, единственном помещениидацана, правый дальний угол был отгорожен ширмой. За этой ширмой и храниласьхрамовая святыня.

О том, что за «намчувандан» такой, он узнал еще в автобусе,от попутчика-бурята, который тоже направлялся в дацан. Согласно легенде, храмобязан своим появлением пришедшему из Халхи, то бишь из Монголии, махатме КушоДхонду «Махатма, напомню, обозначает „учитель“ и является высоким духовнымзванием, которого буддисту не так-то просто удостоиться».

Проходя по берегу пруда, Кушо Дхонду увидел белый лотос и,восхитившись его красотой, сорвал и взял с собой. Вскоре сорванный цветок сталчахнуть, и махатма пожалел о своем поступке, пожалел о том, что уничтожилживое. И тогда он сказал лотосу: «Если бы я мог, я отдал бы тебе часть своей жизненнойсилы». Он бережно положил цветок на лежавшую в траве деревянную колоду. С нимбыли люди, они слышали его слова. И случилось чудо – цветок не завял. Проходилидни, недели, месяцы, махатма уже куда-то ушел своей дорогой, а цветок выглядел,как только что сорванный. Минуло столетие, и ничего цветку не сделалось. А там,где махатма оставил цветок, построили дацан. И неувядающий цветок лотоса,закончил свой рассказ попутчик в автобусе, и есть та самая храмовая реликвия.

И вот настала очередь Ольшанского зайти за ширму – креликвии запускали по одному. Заходит. Видит грубую деревянную колоду, возленее сидит в позе лотоса священнослужитель в желтом облачении. А на колоде лежитцветок лотоса, который действительно выглядит как только что сорванный. «Хитростьневеликая, – подумал тогда Ольшанский, – каждый день посылайчеловечка к пруду за новым цветком – и неиссякаемый ручеек паломниковобеспечен».