как ответ жене на просьбу дать ей миллион на видеоролик, сейчас он не думал. Он и забыл о жене. Да и обо всём остальном тоже.

Он думал о том, что Яна села к нему на колени, едва дыша.

— Милочка моя, а бельё? — раздался за её спиной голос режиссёра. — Мне нужны откровенные сцены, а не фото разворота журнала для пенсионеров. Стесняться будем не здесь и не со мной…

— Сдавайся! — прошептала Янка, глядя на Прегера. Не сводя с него глаз стянула лифчик и трусики, толкнула Платона на кровать и забралась обратно на колени, усевшись на чёртов носок.

О, мой бог! Платону хотелось себя ущипнуть, но он не мог на неё не смотреть — так нравилось ему то, что он видел. Полные упругие грудки с идеальными розовыми сосочками. Изгиб талии. Тонкую полоску волос, что оставили на её лобке, убрав всё остальное. Рот наполнился слюной, пах — тяжестью, голова — совсем не рабочими мыслями.

Проклятье! Платон думал, что будет проще: это же съёмка, не настоящий секс. Думал он не сможет даже возбудиться, а презрение не позволит ему в принципе думать о том, чтобы её желать. Но он хотел девчонку так, что заныли яйца.

— Вот! Отлично! — рявкнула режиссёр, не позволив Платону ответить. — Вот теперь то, что надо. Снимаем со спины. Яна, задницу назад резче. Волосы на спину… Голову откинь. Платон, руки ей на ягодицы. И сядь! Её грудь у тебя во рту… Сначала одна, потом другая… Раскачивайся, милая! — под щёлканье камеры, командовала Кира. — Попрыгай на его члене в удовольствие. Там есть чему порадоваться.

Платон, конечно, выполнял указания, хоть и казалось, что Кира щёлкает хлыстом. Но она предупредила, что так будет и он подписался на это сознательно.

Он знал на что шёл и зачем. Давно забывший, что такое стыд в постели, он в принципе ничего не ждал, даже эрекции.

Но когда от его ласк, грубоватых и ни разу не сдержанных, как просила режиссёр, грудь девушки мучительно напряглась, и он увидел это у неё на лице: боль, стыд, страх и растерянность, непонимание что происходит с её телом, у него в носке не просто зашевелилось. Её мучения приветствовал каменный стояк.

— Прости, — пересадил он Яну чуть повыше, когда ей в живот уткнулся его вставший в носке член.

— Ничего, — шепнула она, послушно исполняя громогласные указания, вдруг ставшие казаться фоном.

Всё это — камера, режиссёр, её голос — словно отодвинулось куда-то на задний план. А он чувствовал на своей груди Янкины твёрдые соски. От её запаха кружилась голова. И так хотелось содрать этот чёртов носок, сказать «да гори оно всё» и засунуть в неё член, что стало невыносимо жарко.

Чёрт-чёрт-чёрт!

Что они делали дальше, как она выгибалась, каким местом поворачивалась к камере, как стояла между его ног, делая вид, что по самые гланды заглатывает его член — в какой-то момент всё это стало происходить и вовсе как во сне.

Реальным было лишь её дыхание. И в каждом её тихом выдохе он слышал мучительное «А-а-а!», а в каждом вдохе сквозь зубы «С-с-с!».

«Молчи! — хотелось Платону заткнуть её рот настоящим сокрушающим поцелуем. — Молчи, твою мать, Янка, а то я сейчас кончу!»

— Ну, покричи, милая! Постони! Покажи, как тебе хорошо! — приказывала обратное режиссёр. — Как горячо! Как сладко! Наслаждайся, чёрт побери! Отъеби его как следует! Не изображай из себя целку!

И Платон дрогнул.

Пользуясь тем, что режиссёр стояла со спины, он скользнул пальцами между ног своей партнёрши.

О, детка, какая же ты мокрая! — сцепил он зубы в ответ на её сдержанный всхлип, когда остановился на клиторе.

— М-м-м! — уставилась она на него испуганно и, чёрт побери, благодарно. Он едва заметно кивнул, не сводя с неё глаз.

— Отлично! — одобрила режиссёр, не замечая, что происходит. — Ещё!

— А! — выкрикнула Янка, сдаваясь, и выгнулась.

Горячая, невыносимо горячая вона поднялась по телу Платона. Из лёгких словно выкачали воздух. Живот стал каменным. Голова опустела.

— Кончай, кончай, не бойся, — зашептал он, словно даруя ей спасенье.

Дёрнувшись в экстазе, она сжала его пальцы.

— Ч-чёрт! — зашипел Платон и тоже кончил.

Ткнулся мокрым лбом в её плечо.

— Стоп! Снято! — рявкнула режиссёр. — Всё, ребята, можете расслабиться, — выдохнула она. — Одевайтесь и мы заберём оборудованием.

— Мы будем в ванной, забирайте, — ответил ей Платон ровным профессиональным голосом.

Встал вместе с Яной, подхватив её на руки и просто унёс.

Ногой закрыл дверь. Поставил её на пол. Выдохнул и прижал к себе.

— Прости, если это было не по сценарию, — виновато сказала она, крепко его обняв. — Но я кончила.

— Ты кончила? — засмеялся Платон. — Я кончил в носок. А я последний раз кончал в трусы лет в тринадцать.

— А сколько тебе сейчас? — задрала она голову.

— Тебя испугает, если я скажу сорок?

— А если да, то сколько ты скажешь тогда? — улыбнулась она.

— Столько, сколько ты хочешь слышать.

— Я хочу слышать всё как есть. Хочу просто слушать твой голос. Дыхание. Стук сердца, — смотрела она, не сводя с него глаз — Так всегда бывает после оргазма? Прости, если я спрашиваю глупости, но это был мой первый.

— Он даже не настоящий, — задохнулся Платон от её бесхитростных признаний.

— Пусть. И, может, это мой организм благодарен тебе за него, но мне с тобой нравится. Мне было хорошо. Спасибо!

— Ты же понимаешь, что так говорить опасно? — выдохнул он.

Его сердце стучало в груди, в висках, в животе — везде. Он кончил, но как же он хотел ещё.

— Да. И, к сожалению, я никудышная актриса, — ткнулась она в его каменную грудь. — Я не умею врать.

— Я тоже тот ещё актёр, как выяснилось, — выдохнул Платон. — Но можешь считать, что свой миллион ты отработала.

— Рада слышать, — снова вскинула она голову. — Тогда считай, что это бесплатно.

Подтянув к себе за шею, она впилась в его губы.

Он задержал дыхание, не зная, что с этим делать. Не зная, как этому противостоять.

А потом резко подхватил её под ягодицы, развернул и прижал спиной к стене.

Глава 17. Яна

Святая ёпэрэсэтэкэлэмэнать!

Как же жадно он целовал!

У меня, конечно, ничтожный опыт, но никто и никогда не любил так мой рот.

Он хотел мой язык, он ласкал мои губы. Он словно грубо заигрывал и при том нежно его насиловал. Начинал снаружи и тут же вдруг оказывался внутри. И от покалывающих припухших губ, словно туже и туже натягивались ниточки, что были привязаны к мои