И если он еще не знает, то скоро узнает. Я жму на педали. Ночной воздух свистит в ушах. Если она там, то нетрудно понять почему. Она надеялась, что мать горюет по ней, не знает, что с ней стало, а я разбила эту надежду.

Дура! Тори хотела узнать реакцию Бена на то, что ее забрали, с этим все ясно. Но почему я просто не сказала ей, что он много говорил о ней, почему не промолчала о том, что он виделся с ее матерью? Он и правда говорил о ней довольно часто. Достаточно часто, чтобы заставить меня ревновать. Может, поэтому я и рассказала?

Я доезжаю до ее улицы и сбрасываю скорость, стараясь контролировать дыхание после такой сумасшедшей гонки. Уже за полночь, однако большой дом в конце улицы ярко освещен. Повсюду припаркованы машины, и откуда-то доносятся звуки игры на пианино. Некоторые гости высыпали на лужайку, слышны голоса, смех. Я прячу велосипед в кустах и подбираюсь поближе, держась в темноте. Кругом слишком много глаз, но, по крайней мере, это должно было остановить Тори. Не совсем же она сошла с ума, чтобы заявиться в дом при такой толпе народа? Или...

За большим домом дорога заканчивается, дальше виднеются тропинки, лес. Вот где она прячется.

Я прокрадываюсь вдоль живой изгороди на другой стороне улицы, надеясь, что соседи спят, несмотря на шумную вечеринку, а не смотрят в окна.

Тори в голубой толстовке, которая почти светится в темноте, легко обнаруживается среди деревьев. Я подкрадываюсь к ней и дотрагиваюсь до ее руки. Она подпрыгивает, оборачивается и видит меня. Снова отворачивается, чтобы продолжить наблюдение за домом.

— Тебе нужно научиться одеваться для таких случаев, — говорю я.

Она не отвечает, взгляд ее прикован к чему-то. Проследив за ним, я вижу группу человек из шести, они болтают, смеются. Одна женщина, остальные — мужчины в смокингах. Женщине, должно быть, жутко холодно в этом облегающем черном платье без рукавов. Запрокинув голову, она смеется над чем-то таким, что сказал один из мужчин.

— Это она? — спрашиваю я шепотом.

Тори кивает.

Она красивая, как и Тори. У обеих длинные черные волосы. Может, она попросила дать ей девочку, похожую на нее? Я слышала, некоторые так делают. Быть может, когда Тори повзрослела, то стала отвлекать на себя слишком много внимания как более молодая и красивая копия своей матери.

— Зачем ты здесь, Тори?

Она не отвечает. Я беру ее за руку, холодную, как лед.

— Пошли. Идем со мной, — говорю я. — Тебе здесь нечего делать.

Никакой реакции. Глаза ее, не мигая, смотрят прямо перед собой. Потом по щеке стекает одинокая слезинка.

— Тори?

— Я просто хотела увидеть ее. Хотела, чтобы она сказала, почему меня забрали, услышать, как она произнесет эти слова. Посмотреть, что она скажет в свое оправдание.

— Сегодня тут многовато народу.

— Да. Может, так было бы даже лучше. Перед всеми ее друзьями. Представь себе, какой конфуз!

— И тебя бы снова загребли лордеры.

Она вздрагивает:

— Может, оно бы того стоило.

Я тяну ее за руку.

— Пошли, пока нас не заметили.

Она отрывает глаза от женщины, которая была ее матерью.

— Что я сделала не так? — говорит она, и еще одна слезинка скатывается, вслед за первой, по ее щеке.

Я качаю головой:

— Ничего. Совсем ничего.

Она позволяет увести себя, слушается, когда я велю ей пригнуться, и мы тихонько прокрадывается вдоль изгороди. Подходим к тому месту, где я оставила велосипед.

— Садись, я довезу тебя, — говорю я, и она усаживается на сиденье сзади. Ноги у меня болят после безумной гонки.

— Куда едем? — спрашивает она.

— К Нико, куда же еще?

— Он будет зол, как черт.

— Угу. Уже зол.

Когда мы приезжаем, Нико дома нет. Дом заперт, но Тори знает комбинацию замка, и через несколько мгновений мы оказываемся внутри.

Тори крепко спит на диване.

— Что ты ей дал?

— Успокоительное. Проспит до вечера, а я тем временем решу, что делать дальше. — Голос его холодный. — Это было чертовски рискованно. Ты должна была сказать мне, где она.

— Я не знала, только догадывалась.

— Хорошая догадка, Рейн. Но тебе следовало сказать мне. — Он подходит ближе, высокий и грозный, я с трудом удерживаюсь от того, чтобы не попятиться, но стою там, где стояла.

— Я отвечаю за нее, поэтому сама должна была с этим разобраться. Что ты намерен с ней делать?

С пару секунд он сверлит меня взглядом, потом кивает, словно в ответ на свои мысли:

— Я все еще считаю, что она может оказаться нам полезной. А пока мне нужно поместить ее в какое-нибудь более надежное место. — Он вздыхает. — Что мне с тобой делать? — Губы его изгибаются в неком подобии улыбки, но за этой улыбкой все еще проглядывает холодность.

— Прости, Нико. Я просто хотела все исправить. Сама же виновата.

Он смотрит на меня с секунду-другую, и выражение его глаз смягчается. Потом он кладет руки мне на плечи, привлекает к себе, и я опускаю голову ему на плечо, боясь пошевелиться, боясь дышать, сделать что-то такое, что могло бы все испортить.

— Твое сердце бьется так быстро, — говорит он наконец. Отстраняется от меня, заглядывает мне в глаза. — Я не злюсь на тебя, Рейн. По крайней мере, не так, как ты думаешь.

Меня переполняет облегчение.

— Не злишься?

— Нет. Я испугался.

— Ты? Испугался? — Это даже звучит как-то неправильно. Нико ничего не боится.

Он криво улыбается.

— Да. У меня тоже есть свои страхи. Я боялся, что с тобой что-то случится. А если бы тебя поймали? Тебе следовало сказать мне, где она, чтобы я сам разобрался с этим. Ты должна оставаться целой и невредимой, Рейн. Мне нужно, чтобы ты оставалась целой и невредимой.

Я смотрю на него в изумлении:

— Извини.

— Не извиняйся. Это был смелый поступок. Но обещай, что больше никогда не помчишься никого спасать, не предупредив меня. Договорились?

— Договорились.

— И еще одно, прежде чем ты уйдешь. Эти твои схемы больницы прекрасны, но мне нужны еще и люди. Лица. Я знаю, ты можешь их нарисовать. Все лица в больнице. Медсестер, врачей, охранников. Всех, с кем ты контактируешь сейчас, с кем встречалась раньше.

— Зачем они тебе?

Он не отвечает, и я вспоминаю ту медсестру, которая погибла во время последнего нападения «Свободного Королевства» на больницу. Ее кровь растеклась по полу. Живот сводит, и я борюсь с дурнотой. Если их смогут опознать за пределами больницы, они станут более легкими мишенями.