– Вернули, значит? Надо же! Это тот случай, когда простота не хуже воровства, а лучше. Как будто только пошалили, и все не так серьезно…

Я, признаться, не понял, о чем он, но просить объяснения не стал.

– Мой предтеча, стало быть, обосновался в гостинице «Москва»? – уточнил он.

– Почему ты его называешь «предтечей»?

– Потому что это шутка. Просто он приехал из Риги раньше меня и тоже что-то ищет.

– Он ищет записи дяди Яши, – напомнил я, хотя Земцов наверняка об этом не забыл. – А ты разве что-то ищешь?

– А то как же! Твою коллекцию. Хотя ехал сюда не за этим.

Мне понравились слова «твою коллекцию», но я решил спросить напрямую:

– А зачем тебе это надо? – выделив слово «тебе».

– У дяди Яши были редкие марки. Штучки с историей. Мне, как коллекционеру, важно знать, что все это не пропало. Известно, где находится, у кого.

– А ну как, получив коллекцию, я продам ее?

– Не продашь. Я вижу. Ты не фарцовщик, не спекулянт какой-нибудь. Ты будешь хранить коллекцию в память о дяде Яше. Он ведь просил тебя хранить!

– Мерси за высокую оценку, – шутливо поблагодарил я. Но Земцов был прав. А я, выходит, думал о нем хуже, чем стоило? Но я же чувствовал, где-то он врет! И теперь также не мог отделаться от этого ощущения.

– Я к Саше пойду, – сообщила поутру Маринка. – Сегодня пускают. Солидол, как ты его называешь, утверждал, что Саша тоже заявит на ректора. Они Сашу подготовят… Как они его в изоляторе подготовят? – с недоумением воскликнула она. – Это мафия какая-то!.. Вроде как ради меня Саша это сделает, как мы с тобой – ради него… Чего ты морщишься? Мне, что ли, приятно?..

– Согласится ли Саня? Это первый вопрос. Второй… соглашусь ли я?

– Как? Ты же написал уже заявление!

– Под принуждением. Но очень хочется еще побрыкаться… Не смотри на меня так, Марисик! Я не собираюсь прямо сейчас идти в милицию и вообще действовать топорно. Разве что – в духе Раскольникова, если доведут… Но подразобраться, в чем, собственно, дело, можно? Да и нас с тобой пока никто не гонит в настоящие лжесвидетели. Заявления наши находятся в данный момент, как я понимаю, у этих шантажистов, а не в милиции. Но если нас все же пошлют в милицию «сдаваться»… Есть шанс избавиться от гнета шантажистов. Взять, да и рассказать все ректору. Заставили, мол. Он может восстановить тебя в институте без всякого шантажа. И тогда негодяям нечем будет тебя прижать. А значит, и меня.

– Думаешь, эти люди простят такое?.. А Саша? Его же засудят! Да еще как! За убийство!

Я отвел взгляд и тяжело вздохнул:

– Может, он еще не согласится подыгрывать этим мерзавцам?

– Этого я и боюсь, – поникла невеста.

В гараж забрел Петя-телефонист, большой комик и трепач. Я издали увидел в открытые гаражные ворота его джинсовую спину, определенно наметившуюся лысину в черных кудрях на затылке и пузатый портфель с инструментарием, который Петя плюхнул прямо на цементный пол, не особо беспокоясь, что портфель испачкается.

В ведении Пети была вся телефонная связь института, а также учебная радиолаборатория. Появляясь в гараже, Петя всегда травил свежие анекдоты, рассказывал всякие приколы, собранные по всему институту, а еще, под маркой: «Как эти сволочи на нас клевещут!» – шепотом передавал то, о чем вещают вражьи голоса, которые регулярно слушал. То ли глуповат он был, то ли сам в КГБ стучал, – кто знает?

– И что, прямо фамилии называли? – услышал я, как спрашивает Телефониста Матвеич. Я к началу истории опоздал.

– Прямо называли! – отвечал Петя. – Ректор Сидоров и проректор Лозовой. Институт водного транспорта. Город Горький. Изнасиловали студентку. Ее брат, полагая, что правосудие не дотянется до важных персон, учинил самосуд. Застрелил проректора, но до ректора, главного виновника, не дотянулся. Теперь брат девушки в тюрьме, а первый насильник по-прежнему на свободе. И по-прежнему руководит учебным заведением! Вот он, наш Сидоров, каков! – эмоционально восклицал Телефонист. – Прикиньте! Наши менты еще не разобрались, а за бугром уже готовую версию выкладывают, суки!

Я подумал мимоходом, что Петю когда-нибудь посадят все-таки. Но больше подивился тому, насколько версия, озвученная вражьими голосами, совпадает с той, что заставляют раздувать нас троих: Маринку, ее брата и меня! «Интересно, – задумался, – как поведет себя ректор, когда вернется? Что будет?.. Странно, я, обычный студент, наблюдаю таинственную подковерную войну, целей и смысла которой сам не понимаю. Но о которой, очевидно, ничего вообще не знают ни водители, ни Матвеич – завгар и шофер самого ректора. Это даже не изнанка института. Это нечто такое, чему я и названия не подберу…»

– Саша в растерянности, – сообщила мне Маринка вечером. – Я никогда его таким не видела.

– Понятно, – сказал я. – Это вам не в деревне, – и запел:

Там подлости – никакой. Там жисть – картофь да поленья.

А если уж бьют, то рукой! А вовсе не заявлением.

– Это Визбор, – пояснил. – Песня называется «Деревня Новлянки». Это я к чему? Саня твой кому хочешь морду набьет, невзирая на чины и звания. А тут – темные интриги. Он в них не горазд. Боится тебе навредить. И против совести идти трудно.

– Откуда ты такой мудрый?

– Понятия не имею. Вероятно, по башке хорошо получил, образно говоря, вот и принялась она, башка, соображать. Сообразить на троих тут не поможет…

Прошло два дня, как Сидоров вернулся из своего Каспийска, но ничего не происходило. Все оставалось по-прежнему. Когда он в первый раз после приезда появился в гараже, захотелось сквозь землю провалиться. Казалось, Сидоров сейчас заметит меня, прервет разговор с Матвеичем, подойдет, сграбастает за грудки своей здоровенной ручищей, приподнимет над полом да спросит: «Что же ты, сукин сын, клеветать на меня вздумал?!» Но Сидоров меня, кажется, не замечал. Что же, эти гады за него еще не взялись, что ли? – не понимал. «А тебе хотелось бы, чтобы поскорее взялись, да?!» – скроил мысленно рожу самому себе. Неопределенность действовала угнетающе.

Конечно, ректор не пойдет меня искать в гараже, поскольку понятия не имеет, что клеветник Тимофей Сергеев находится тут, под боком. Сидоров, скорее всего, наведет справки в отделе кадров, или где там студентов учитывают? Кадры среди нас те еще попадаются… Узнает, на каком курсе учусь, да попросит декана, чтобы нашел и привел за ухо. Даже приняв условия шантажистов, ректор наверняка не откажет себе в удовольствии посмотреть мне в глаза. Маринку-то он уже отчислил…

За этими скорбными размышлениями я машинально взял с гаражного верстака случайно оказавшуюся на нем газету и прочитал в шапке основополагающий призыв: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» «С пролетарками», – мысленно добавил от себя, но думать стал о другом. Бог с ними, с пролетарками. Что, если нам всем и вправду объединить усилия: мне, Маринке, Солидолу под руководством Сидорова? Может, мы тогда сбросим с себя иго шантажистов?