Здесь наивный интеллигент Мельгунов зря посчитал цифру в 11 тысяч расстрелянных лично штатным палачом на Лубянке нереальной и фантастической. Это тот самый Мага, настоящая фамилия которого Петр Магго, из латышей-чекистов первого призыва в ВЧК, расстрелявший с 1918 по 1939 год лично не одну тысячу приговоренных, которого так ценил в годы Большого террора кровавый нарком Ежов.

Не углубляясь в многочисленный и доступный сейчас широким массам конкретный материал по чекистским репрессиям в годы Гражданской войны, отметим лишь некоторые узловые и символические моменты, проявившиеся в ходе этой террористической кампании внутри собственной страны, повлиявшие на процесс развития органов госбезопасности в СССР в дальнейшем и на их взаимоотношения с властью. Здесь у чекистов впервые проявились две крупные тенденции, которые годы спустя расцветут пышным цветом. Условно их можно определить как «огонь по своим» и «раздувание дел о контрреволюционном заговоре».

Тенденции периодически обращать острие террора против своих у дореволюционных спецслужб Российской империи до 1917 года не было при всех их недостатках, это именно ноу-хау большевистской власти, причем почти с первых дней ее существования. Как в июле 1918 года впервые чекисты отстреляли своих вчерашних коллег эсеровской принадлежности, так затем периодически кампании расправ с частью «своих» в стенах ЧК и ее служб наследников происходили. Бойня чекистских кадров в 1937–1939 годах НКВД стала только апофеозом этих процессов.

В годы Гражданской войны своих чекисты с такой яростью и в таком количестве еще истребляли, хотя ЧК в те годы в кадровом плане и не была тогда еще так монолитна и привязана к стволу партии. В те годы в ней хватало еще и «попутчиков» из бывших членов других партий, и случайных авантюристов, и беспринципных садистов. Но тогда еще на обязательность кадрового монолита обращали меньше внимания, в дыму Гражданской войны от чекистских кадров в первую очередь власти требовались верность ей самой и беспощадность к врагам. Ленин, выступая 7 ноября 1918 года перед сотрудниками ЧК, заявил, что партия в первую очередь требует от них «быстроты, решительности, а главное – верности». И это была не пустая фраза, а ясное понимание задач времени: профессионализм, законность и прочие «излишества» – все потом, сейчас только жестокость к врагам и верность самой власти.

Убийства и казни чекистами чекистов в годы Гражданской войны и «красного террора» тоже случались по разным причинам: в связи с изменой или переходом на сторону врага, на почве партийных разногласий или в целях укрепления дисциплины, просто в хаосе подозрительности или при сведении личных счетов после пьянки. Все это случалось, но целенаправленной кампании истребления чекистов чекистами целыми волнами, как в конце 30-х годов, не было. Процессы против злоупотребивших своим положением чекистов в 1918–1921 годах были достаточно редки, зачастую даже в случае установления вины последних они заканчивались довольно мягкими решениями о снятии с должности или о недолгом тюремном заключении.

Например, знаменитое дело о злоупотреблениях в Казанской ЧК 1919 года, где высокопоставленные казанские чекисты-латыши Лапинлауск и Кангер были обвинены в присвоении вещей арестованных, вымогательстве взяток и систематическом пьянстве в ущерб работе. Хотя вина этих деятелей ЧК была полностью установлена трибуналом, только Лапинлауск, начальник оперативного отдела ЧК Казани, получил пять лет тюрьмы.

Девятнадцатилетняя чекистка Кангер была советской властью совсем амнистирована, так как она являлась любовницей начальника Казанской ЧК Карлсонса и в момент суда была от него беременна. Самому Карлсонсу, чьи подчиненные и интимные подруги в ЧК за взятки выпускали арестованных и арестовывали невиновных, вся эта история стоила только снятия его с должности и назначения в центральном аппарате ВЧК на должность преподавателя чекистских курсов оперативной подготовки. Вскоре Карлсонс опять на большом посту в Украинской ЧК, только в 1937 году его расстреляют свои совсем по другому поводу. А на его место главы Казанской губернской ЧК прислан из центра очередной латышский чекист Девинталь. Осужденный Лапинлауск, впрочем, сразу после приговора отправлен на психиатрическое лечение, а в 1920 году совсем освобожден от тюрьмы под личное поручение зампреда ВЧК Петерса.

Похожими достаточно мягкими санкциями отделалось в том же году руководство Тюменской ЧК, почти в полном составе уличенное в разложении и грабежах. Зверства этих людей после восстановления ЧК на отбитой у колчаковцев территории Тюменской губернии в вину им, разумеется, не ставились, но им вменили в вину взятки и растаскивание при обысках ценностей по собственным карманам. Начальник губернской Тюменской ЧК Комольцев и его ближайшие соратники (начальник уездной ЧК в Тобольске Падерня, начальник уездной ЧК в Ялуторове Залевин, завхоз Тюменской ЧК Иноземцев и другие) были арестованы в конце 1919 года. Но по ходатайству назначенного нового главы Тюменской ЧК Степного отделались незначительными тюремными отсидками и изгнанием из чекистских рядов. Сменивший позднее Степного на посту начальника Тюменской ЧК Иван Студитов известен не только своим взносом в кровавое подавление в 1921 году крестьянского восстания против Советов в Западной Сибири, но и очередным скандалом, так называемым «Ишимским делом», эхо которого тоже долетело до Москвы. Сотрудники Тюменской ЧК опять вступили в конфликт с местным губкомом РКП(б), своей властью арестовав несколько споривших с ними видных партийцев в городе Ишиме.

В 1921 году в Крымской ЧК рассматривали дело по обвинению начальника уездной ЧК в Керчи Каминского и нескольких его подчиненных в незаконных действиях, а именно «в применении высшей меры наказания расстрела даже к несовершеннолетним и в избиении арестованных». Дело Керченской ЧК – это отголосок страшных крымских расстрелов зимой 1921 года после захвата полуострова Красной армией и ухода отсюда войск Врангеля, размах репрессий тогда даже в ЦК РКП(б) некоторых встревожил. И дело по назначенным «стрелочниками» особенно рьяным Каминскому и его людям должно было в первую очередь чуть успокоить обывателей и самих партийцев. Итог тоже показателен, все они признаны виновными, но, «приняв во внимание партстаж и прошлые заслуги», Каминского, Полякова, Шульгина только изгнали из рядов ЧК, а Михайлова осудили на один год тюрьмы – и это за расстрелы и пытки несовершеннолетних. Каминский после полного окончания Гражданской войны даже восстановился спокойно в органах госбезопасности и одно время возглавлял Херсонское управление ГПУ. К нему тоже спустя десятилетия пришла кара за содеянное в угаре «красного террора», но, в отличие от многих выходцев из ВЧК, не через расстрел своими в Большой террор 1937–1939 годов. Каминского в 1941 году арестовали немцы в оккупированной ими Одессе и вскоре расстреляли в показательном порядке за его чекистское прошлое.

Такая снисходительность в ЧК к своим кадрам наблюдалась с первых дней существования этой молодой спецслужбы ленинского режима в Советской России. В делах созданного в 1918 году революционного трибунала обвинительных решений против кадровых сотрудников ЧК очень мало, часто их оправдывали полностью даже в очень сомнительных случаях. Одно из первых таких дел в архивах революционного трибунала датировано в Москве еще весной 1918 года. Сотрудник ЧК Георгий Лазаргашвили в трамвае не желал покупать билет и устроил драку с кондуктором и с пассажирами, а затем и с подоспевшим на шум драки отрядом советской милиции, при этом расхулиганившийся чекист угрожал милиционерам своим револьвером. Когда его обезоружили и вели в участок, Лазаргашвили выхватил второй припрятанный револьвер, милиционеры с трудом скрутили его и предотвратили выстрел. Очень скоро в участок явились представители ВЧК и своего набуянившего сотрудника забрали, а трибунал затем его полностью оправдал. При этом руководство ЧК трактовало дело так, что рабочая милиция по несознательности скрутила и избила сотрудника ЧК, хотя он успел предъявить свой чекистский мандат. При этом в письме из ВЧК в Наркомат внутренних дел требовали начать следствие против обидевших чекиста Лазаргашвили милиционеров и спровоцировавшего его избиение кондуктора трамвая Гроховского, но до этого уже не дошло, руководство рабоче-крестьянской милиции своих сотрудников смогло защитить, многолетний конфликт МВД и госбезопасности в СССР уже начинал обретать традицию.