Если выгорит дело, которое началось сегодня с приходом чудаковатого лысого дурня по фамилии Франц, то вопрос о «кураторстве» можно снимать, как исчерпанный. «Ребяток» отправлять подальше — настолько далеко, чтобы была гарантия того, что они не разговорятся нигде и никогда. Далеко их нужно будет отправлять…

Через четыре года — памятные наградные часы стоимостью пятьдесят рублей «новыми» — от руководства, нелепая мазня под названием «картина» — от коллег… То есть долгожданная пенсия. А там… Летунов усмехнулся, подумав, что он будет делать «там», да еще с «тем», что у него уже имеется на балансе помимо еще несуществующих памятных часов за пятьдесят рублей с гравировкой…

Все было бы хорошо, абсолютно все, если бы не этот Веденеев! Где ты, друг любезный, где?!

Геннадий Иванович почувствовал, что «бриллиантовый дым» в который раз рассеивается, оставляя его один на один с жестокой реальностью. Как это часто бывало в минуты его внезапного необузданного гнева, Летунову захотелось выдернуть из кобуры пистолет и изрешетить стену напротив. Обычно руоповец на этой стене представлял изображение того, кто был причиной этого гнева. Сейчас перед ним, как живой, стоял зареченский сыщик…

«Ты должен как-то проявить себя! Но в каком месте ты это сделаешь? Как тебя опередить?.. Веденеев, ты обязательно совершишь ошибку и «засветишься»! Но где?!»

От нехватки информации и беспомощности Летунов заскрежетал зубами. Глянув на часы, Геннадий Иванович щелчком вытолкнул сигарету из пачки и вытянул ее зубами.

«Если все идет по плану, то эти двое сейчас тарабанят по двери Франца. А Франц-то, лысый пройдоха, не такой уж законопослушный гражданин, как может показаться сначала. Он в розыске за мошенничество! Значит, сейчас он хочет «слинять» из города с наворованными бабками, да еще и под охраной РУОП? Ха-ха! Ушлый малый! Неужели ты думал, что я тебя не проверю и не «расколю»? И неужели ты подумал, что я возьму твою тысячу баксов, если планирую забрать все триста?»

У Геннадия Ивановича сквозь розовое лицо пробилось некое подобие улыбки. Эту улыбку не хотелось стирать с лица даже тогда, когда зазвонил служебный телефон. Летунов так и ответил, продолжая заманчиво улыбаться:

— Говорите, слушаю вас…

— Что-то вы не очень похожи на скорбящего родителя, — раздалось из трубки. Голос был незнакомым.

Летунов вскочил с кресла и продолжил разговор стоя, уже серьезным и озабоченным голосом:

— Говорите, говорите! Вы по поводу объявления на телевидении?

— Да, по поводу вашего шизофреника. Только почему-то он не похож на сумасшедшего.

— Он скрытый шизофреник. Он болен, но думает, что здоров.

— Это как алкоголик, что ли?

— Где вы его видели? Где он сейчас?.. И это… как он себя чувствует?

— Не знаю, лоб ему не щупал.

— Так где он сейчас находится?

— А где находится крупное вознаграждение? Или оно тоже «скрытое»?

— Давайте встретимся и все обговорим!

— Нет уж, — не согласился абонент на том конце провода. — Знаю я вас! Лучше скажи, мужик, «крупное вознаграждение» — это сколько?

— Если ты знаешь, где в данный момент находится этот человек, за информацию получишь миллион. — Летунов перешел на «ты», потому что уже выяснил для себя, представителем какого социального среза населения является позвонивший. — Ты вообще держал когда-нибудь миллион рублей в руке?

— До деноминации или после?..

Геннадий Иванович чувствовал, что над ним издеваются, но ничего поделать не мог. Это знал и его собеседник.

— До…

— Нет, не держал, — огорченно произнес хриплый голос. — Ни до, ни после. Но у меня, кажется, появилась возможность подержать в руке два миллиона.

— Два миллиона ты хочешь за информацию?! Ты с ума сошел?!

— Я что-то не понял, мы с сыном поедем целоваться или нет?!

— Да, да, конечно! — едва не зарычав от ярости, прокричал руоповец. — Господи, о каких деньгах речь! Два — значит, два. Лишь бы наш дорогой и единственный нашелся!

— Ну тогда бери два, папаша, и подъезжай к площади Ленина, ко входу в библиотеку. Я как раз сейчас дочитаю и выйду… И давай побыстрее. Время — обед давно, а… В общем, давай побыстрее. Но учти, мил человек, если сразу деньги не отдашь — слова не скажу.

— А почему я должен тебе верить?

— Насколько я понял ситуацию, у тебя нет выбора, — насмешливо проговорил голос. — Правильно, папаша?

— Хорошо… — немного помолчав, ответил Летунов. — Я выезжаю.

В трубке раздались короткие гудки, и он повесил трубку.

«Черт с ним! Даже если «кинет» — выбора у меня на самом деле нет. Впрочем, я сразу пойму, врет он или нет».

* * *

На кухне захрипела электрическая кофеварка, известив о том, что пора вставать из кресла. Артур, который ни дня не мог прожить, не выпив несколько чашек этого замечательного, пахнущего шоколадом напитка, рывком поднялся и пошел на кухню.

Последние двое суток, точнее — события, которые произошли за это время, немного его изменили. Это никак не повлияло на его внешнюю сторону — все тот же приветливый, приятный в общении молодой человек, но внутри… Сыщик чувствовал, что где-то в глубине его души произошла перемена. Как много миллионов лет назад в результате взрыва в Галактике появилось нечто новое — Земля, так и всплеск последних событий родил в душе Артура новую, доселе не известную ему микроскопическую планету, существование которой теперь придется признавать. Он прислушивался к себе, но никак не мог придумать название этой планете. Не мог, потому что не понимал, для чего она родилась и основой какой новой черты его характера она станет.

Артур налил в мамину любимую чашку дымящийся кофе и, осторожно ступая, вернулся в комнату.

Будучи человеком общительным, любимцем коллектива, в котором работал вот уже шесть лет, Артур особенно остро переживал сейчас свое вынужденное одиночество. Одиночество — это не только тогда, когда человек по причине своего внутреннего существа вынужден быть отрезанным от подобных себе. И не всегда одиночеством можно назвать результат того, что от человека отвернулись друзья, оставив его один на один со своими ошибками и поступками. Можно сидеть в стареньком кресле, в квартире, наполненной людьми, любящими тебя и верящими в тебя, но все равно оставаться одиноким. Чувствовать себя оставленным единственным родным человеком, держа в руке ее любимую чашку, и осознавать невозможность близости с той, от воспоминаний о которой невозможно уснуть ночью. Мама, родной человек, не вернется уже никогда, а та, другая, единственная, еще не пришла. И, наверное, не придет… Как тяжело, до боли в сердце тяжело понимать, что одна половина твоей души унесена в небытие, и это место так и останется незалеченным, потому что та, которую хочется постоянно чувствовать рядом, никогда не станет твоей половинкой…