Наверное, нечасто этому оборванцу выпадала такая власть над другим человеком, потому что он явственно не знал, как с ней обращаться.

— Ну и убей, — безразлично сказал я и откинулся на траву. — Я, неровен час, и сам помру. А на тебе останется грех, что ты безвинно убил дворянина.

— Ко-го? — вытаращился парень, даже копье опустил.

— Если и взаправду хочешь знать, я — лорд Эрик, барон Пламенеющего Сердца, — тихо ответил я и закрыл глаза. — Можешь верить. Можешь — нет. Мне все равно.

— Не верю, — быстро сказал тот. Я не отозвался, просто отвернулся от него и так лежал. Голова болела немилосердно, от жажды в горле скребся песок. Меня немало удивило, когда острый наконечник копья снова наддал мне под ребра.

— Вставай, — голос юного разбойника звучал очень сурово. — Давай, шевелись. Какой ты там лорд, пускай мастер Робин доискивается.

— Пошел ты куда подальше со своим мастером, — сказал я, отпихивая рукой железное жало. — Отстань. Оставь меня в покое… Я… очень болен.

— Как ты там болен, пускай мастер Робин разбирается, — гнул свое мальчишка. Копье кольнуло еще сильнее, на этот раз — в плечо, и я почувствовал влагу крови. — Я с тобой не шучу! Давай! Поднимайся!

Я открыл глаза и посмотрел в бледное веснушчатое личико. И увидел в нем то, из-за чего решил подчиниться. Парень закусил губу и начал серьезно нервничать, а в юных людях это может породить настоящую жестокость.

— Ладно, убери копье, — я с трудом поднялся, цепляясь за ветки куста. — Подожди, я палку какую-нибудь найду… Чтобы опираться, дурень, — быстро прибавил я, заметив, что мальчишка отступил на шаг и взялся за лук. — Пошли к твоему Робину.

— К мастеру Робину, бродяга. Раз уж ты на его земле, говори вежливо.

На его земле? Вот ведь интересно-то как… Что ж я раньше не знал, кто хозяин моих собственных владений? Но прошли те времена, когда я в самом деле являлся бароном Эриком… Так что мальчик был по-своему прав, не веря мне. Барон Эрик бы возмутился. А я просто сказал:

— Ну, пошли к твоему мастеру. Зануда.

День выдался куда приятнее вчерашнего — тоже теплый, но не жаркий, облачный. Паренек с копьем шел позади меня и то и дело понукал, покалывая в спину. Я все равно шел медленно, опираясь на палку, и ноги подкашивались. Один раз я, невзирая на протесты конвоира, уселся на кочку отдыхать. Кто бы ни был этот Робин, думал я, он хотя бы даст мне попить. И, может быть, даже поесть. Потому что Гаспарова краюха хлеба кончилась вчера вечером.

Интересно, много бы дал сэр Руперт, чтобы найти логово разбойников Опасного Леса? Наверное, много. А мне это далось безо всякого труда; можно сказать, меня туда заботливо направляли.

Правда, в тот день я самого логова не увидел. Как выяснилось позже, постоянное жилье у разбойников — довольно далеко отсюда, в пещерах под холмами; а по весне и до самой осени они кочуют по лесу взад-вперед, вдоль Королевского Тракта, меж нескольких своих стоянок, и поэтому поймать их почти невозможно. Стоянка, на которую меня привел веснушчатый следопыт, находилась не так уж далеко от монастыря — в развалинах того первого скита, куда, по легенде, удалился под старость святой Мартин, устав от общинной жизни. По крайней мере, я не знаю, что бы это еще могло быть.

Старый каменный фундамент с надстроенной плетеной кровлей. По сторонам — несколько покрытых хвойными лапами землянок; посредине — выложенный камнями круг для костра под навесом из старой шкуры. Уголья еще тлели, шкура воняла паленой шерстью. Возле кострища на камне высился котел размером с бочку. Валялись какие-то плошки, поварешки, толстые вертела.

Едва лагерь показался в поле зрения, парень, косясь на меня, зажал копье под мышкой. Сложил руки замочком и подул в них. Получилось вроде уханья совы. От каменных руин донесся схожий ухающий звук, и мой конвоир снова подтолкнул меня в спину. Похоже, что он ждал от меня не просто ускорения — он хотел, чтобы я поклонился. От второго тычка, более сильного, я едва не упал на колени — но удержался, опираясь на палку.

От дверей — то есть, от неровного проема в камне — Мартиновой Кельи — на меня взирал, потягиваясь и щурясь, высокий человек с густыми и лохматыми волосами ниже плеч и трехдневной темной щетиной. Столько волос на одной голове я еще никогда не видел.

Еще пара разбойников повысовывала головы — один из кустов, другой из землянки. Я переступил через каменное кострище, и, не желая больше стоять, уселся прямо на землю. Длинноволосый с вялым любопытством смотрел на меня сверху вниз, и глаза у него были умные и темные. Еще раз зевнул, скрестил руки на груди.

— И кто же таков к нам пожаловал?

— Я его в лесу споймал, мастер Робин, — отозвался мальчишка, гордо подбоченясь. — Он сказал…

— Тебя я не спрашивал, Рори, — резко оборвал его длинноволосый. — К тебе у меня другой вопрос. Почему посуда немыта? Почему у костра кости валяются? Что, волков приманиваешь или просто ты — грязная свинья?

— Я, мастер…

— Пойди убери, — тот слегка сощурился. — С вечера должен был прибраться, а не шататься по лесу, следопыта из себя строить. Давай, работай. В следующий раз за такое буду драть.

С бедняги рыжего слетела разом вся спесь. Грустно сопя, он потащился к костру — собирать и зарывать кости; а я так и остался сидеть с полуоткрытым ртом и таращиться на атамана.

Откуда такой взялся? Уж явно не из соседней деревни. Одевался он тоже не по-виллански — странная смесь неряшливости и шика. Робин был бос, с соломой в спутанных волосах, — видно, только что проснулся — но в красивых кожаных чулках, грязной белой рубашке — я мог поклясться, что шелковой — и за ворот ее убегала золотая толстая цепочка. Выражение лица у него обозначало, что мир — очень глупое и надоедливое место, а все люди в мире ему должны по сто золотых. Я ясно видел, что это лицо может становиться — часто становится — очень жестоким.

— Ну, говори, — обратился он ко мне. Голос у него — я не мог не заметить — был очень красивый. Просто редкой глубины и красоты.

— Сначала дай попить, — отозвался я. Тот удивленно двинул бровью.

— А если не дам?

— Тогда не буду говорить.

— Понятно. Эй, Рори… Ты там все равно с посудой возишься. Налей гостю вина. Нет, моего, из дома.

Рори, моргая глазами, как совенок, исчез в крытой келье и вернулся с глиняной чашкой в руках. Я жадно выхлебал то, что там было налито — слабое, но очень вкусное розовое вино — и немедленно захмелел. Я думал, меня стошнит с непривычки — но по телу, наоборот, разлилось покалывающее тепло.

— Теперь отвечай, кто ты таков, — потребовал Робин, с интересом следивший, как я пью. Он уселся на порожек, скрестив длинные ноги и лениво чертя пальцем в пыли. Под ногтями у него виднелась черная кайма грязи, но сами руки были тонкопалые и красивые.

— Я — Эрик Пламенеющего Сердца, — просто сказал я, не в силах и не желая ничего выдумывать. — Сбежал из плена.