Встретили меня там без всякого радушия. Глава семейства уже пришел домой с работы и долго колебался, прежде чем пригласить незваного гостя внутрь. Я было подумал, так и придется через порог разговаривать, но нет – впустил.

– Приехали, значит… – вздохнул кровельщик. – Судить будете?

– Речь идет о предварительном следствии.

– Да хоть и суд! Скорей бы уж отмучиться! – резко бросил глава семейства, и его жена всхлипнула, зажала рот ладошкой, спешно выбежала из комнаты.

Кровельщик мрачно глянул ей вслед и с отвращением процедил:

– Хауфвинцы! – после покачал головой и вновь вздохнул. – Ладно, чего надо?

С кухни тянуло кислой капустой и чем-то жареным, меня замутило, но виду я не подал и поинтересовался у хозяина родней его супруги.

– Хауфвинцы! – повторил тот. – Их род вечно мнил из себя невесть что! И где теперь они? Были да все вышли!

– А что с ними случилось?

– Старика и обоих сыновей лавиной завалило. Никого не осталось, – пояснил кровельщик. – Полди тогда уже год как в Риер сбежал, да он и не стал бы на должность церковного сторожа пробоваться, не его это. Болтовня о мести – чушь собачья, выеденного яйца не стоит.

– Сбежал? – зацепился я за неуместное слово.

Глава семейства пожал костлявыми плечами.

– Удрал или учиться уехал – как по мне, разницы никакой.

– А вернулся он зачем? С семьей повидаться?

– Да прям! – скривился хозяин. – Даже не зашел ни разу, будто дорогу забыл. Пока за решетку не угодил, знать о себе не давал. Такой вот сынок. Вырастил на свою голову, выучил! А мать теперь ему последние харчи из дома в тюрьму таскает! – повысил он голос. – Только зря еду переводит. Все равно ведь вздернут. Ведь вдернут же, да?

– Суд решит, – ответил я, попрощался с кровельщиком и покинул квартиру.

Сразу со двора уходить не стал, прошелся по соседям, поспрашивал насчет Полди. Доброго слова о школяре никто не сказал, но вспоминали только старые выходки – к примеру, распотрошенных школяром зверушек, – а за последние дни он в округе никому на глаза не попадался. Как видно, семью и в самом деле не навещал. Но зачем тогда вообще приехал в город? И откуда взялась кровь?

Впрочем, школяр вполне мог подвергнуть вивисекции очередную кошку – для учащихся медицинских факультетов такие художества были в порядке вещей. Кто собак режет, кто свежие тела из могил выкапывает. У мессиан за подобное и на костер отправить могут, а в нашем просвещенном обществе разве что самых зарвавшихся одергивают.

Пока ходил по соседям, солнце нырнуло за вершину горы, стемнело разом. В окнах замерцали отсветы лучин и лампад, в переулках сгустился мрак. Скрипнула дверь, во двор вышла мать Полди с матерчатым узелком в руке. Заметив меня, она в испуге приложила ладонь ко рту, но сразу переборола смущение и спросила:

– Что с ним будет? Что вы сделаете с моим сыночком?!

На этот раз о суде я упоминать не стал и со всей уверенностью заявил:

– Мы позаботимся о нем. Все будет хорошо.

Лжец-лжец! Но это была ложь во благо. Мне во благо, так уж точно.

Женщина расплакалась, я взял ее под руку и спросил:

– Зачем Полди вернулся в город?

Ответом стал перепуганный взгляд.

– Н-не знаю! Откуда мне знать?

– Это плохо, – вздохнул я. – Гауптмейстер полагает, будто ваш сын убил церковного сторожа из мести.

– Нет! – вскрикнула заплаканная женщина. – Нет! Он не такой!

– Вы можете спросить Полди о цели его приезда?

Женщина вновь заплакала.

– В камеру меня не пускают, а через дверь Полди не разговаривает. Будто не слышит. Только плачет, так жалобно плачет, что у меня сердце от боли разрывается! Они били его! Они его били!

– Послушайте, сеньора! – склонился я к матери злополучного школяра. – Свидетелей нет, если на суде мы сможем объяснить столь поздний визит Полди в церковь, то будем настаивать на его невиновности. Это называется «обоснованные сомнения». Поверьте, я не враг ему. Я его последняя надежда на оправдание! Но мне надо знать, что привело Полди в церковь!

Уж не знаю, сыграл ли свою роль уверенный тон или женщине просто требовалось выговориться, но на этот раз она запираться не стала, вытерла с лица слезы и сказала:

– Полди – хороший сын. Он навестил меня по приезде в город. Сказал, что завел влиятельных друзей и скоро поправит свои дела. Он собирался показать кому-то церковь Святой Берты.

– Показать? Зачем же он пошел туда ночью?

Мать Полди болезненно поморщилась.

– Это мой отец задурил ему голову легендами о Белой деве. Будто бы она является людям лишь по ночам. Но я не знаю… просто не знаю…

– А сын не говорил, кто приехал с ним посмотреть церковь?

– Нет… – Женщина поникла и тут же ухватила меня за руку, зашептала в лихорадочном возбуждении: – Вы поможете моему мальчику? Правда, поможете?!

– Сделаю все, что в моих силах.

Я не уследил за голосом, и сухой тон подействовал на мать Полди подобно удару хлыста. Она отшатнулась, порывисто развернулась и зашагала прочь. Первым моим стремлением было броситься за убитой горем матерью и постараться успокоить ее, но по здравом размышлении я делать этого не стал. Более того – прежде чем двинуться той же дорогой, задержался во дворе, пытаясь осмыслить услышанное.

Что за влиятельный человек мог заинтересоваться церковью в провинциальном городишке? Историк? Архитектор? Теолог? Не так уж много сохранилось на северо-западе империи пещерных храмов. В горах укрывались от преследования имперских книжников первые миссионеры – возможно, интерес вызван именно этим? Или же неизвестного компаньона заинтересовало капище, которое располагалось на том месте прежде? Интересно, какие именно легенды мог поведать внуку церковный сторож?

Призрак… Люди видели призрак… Белая дева? Как мифическая хозяйка здешних мест связана со всем этим? Или дело в банальном мороке, коими изобилует туман, а то и вовсе в пьяной выходке уличной девки?

Ответа на этот вопрос у меня не было, и я отправился в гостиницу, размышляя на ходу, кого расспросить о местных преданиях и стоит ли вообще тратить на это свое время. Задумчивость едва не сыграла со мной злую шутку. Поначалу я не обратил внимания на подпиравшего стену мужичка и, лишь приблизившись, отметил наигранность его позы и замедлил шаг. Случайные встречи на пустынных темных улочках вполне могли оказаться случайными лишь для одной из сторон.

Лицо мужичка покрывали отметины оспин, губы кривились в недоброй улыбке, а рука поигрывала смотанной в кольца веревкой. На всякий случай я нашарил под плащом заткнутый за пояс пистоль, и этот жест не укрылся от незнакомца – он осклабился, показав пеньки гнилых зубов.