Вторая – расстановка людей. Вначале все сбиваются вокруг меня в мощную кучку, да так, что я оказываюсь где-нибудь за широкой спиной брата Лехи. Получается кадр «Семья N. на сцене». И Юля. Где-то там. Первый снимок всегда делает сам семьянин. За доли секунды до нажатия кнопки он останавливается и говорит: «Юля, тебя не видно». О, да неужели? Давайте встанем так и эдак.

После трех перестановок фото наконец получается, и у семьянина возникает желание также попасть в кадр. Поэтому наступает третья стадия – поиск фотографа. Хищно оглядываясь по сторонам, с фразой «Слышь, парень, иди сюда, сюда иди!» или максимально емким кличем «Женщина!» он вытаскивает из толпы растерянного зрителя, сует ему в руки телефон и встает, разумеется, в центр кадра, по традиции скрывая меня своей широкой семейной спиной.

Барин. Он ощущает себя в данной точке пространства-времени хозяином всего вокруг. Как царь Мидас превращал все, к чему прикасался, в золото, так и он превращает в личную собственность все, на что падает его взгляд. Во время гастролей такой контингент встречался среди тех, кого принято называть местной элитой: чиновники городской администрации, депутаты сельских Дум, бизнесмены и авторитетные люди, про которых мне шепотом на ухо местные говорили с придыханием: «Наш смотрящий!»

Барин ходит вразвалочку, с сопровождением, состоящим из помощников, красивых девочек и мухи, под которой они часто находятся.

«Ну, здарова, подь сюды, стой тут. Эй, Шура, давай быстренько сообрази и пора по первой». Под этой фразой подразумевается следующее: «Здравствуйте, Юлия Евгеньевна, мне хотелось бы с вами сфотографироваться, чтобы продемонстрировать это фото семье, друзьям и коллегам. Сейчас мой помощник Александр оперативно сделает кадр, и мы с вами приступим к послеконцертной трапезе во-о-он за тем столом, который накрыт, кстати, на мои деньги».

Иногда, благодаря природному таланту пантомимы, барин способен сказать эту фразу вообще без использования слов, исключительно жестами – очень, надо сказать, убедительными жестами.

Когда с тобой фотографируется барин, никогда не покидает чувство, что это ты с ним, а не он с тобой. А тебе даже как-то неудобно, что ты попалась на его пути и сейчас стоишь такая, якобы великая, тратишь пять минут его драгоценного времени. Извините.

Но я все-таки хотела бы отметить, что до 70 % представителей так называемых местных элит в итоге оказывались приятными, адекватными людьми, искренне радушными, с прекрасным чувством юмора.

Стремительный. Сэлфи за одну секунду? Легко! Когда перед парнем стоит задача – сделать кадр с каждым участником «Уральских Пельменей», и на это у него есть только минута, он проявляет мастерство гибкости и пронырливости, чтобы, как вода, просочиться между всеми поклонниками и прильнуть к каждой звезде.

Такие люди даже не спрашивают разрешения. Я могу разговаривать с кем-то, а в это время где-то сбоку внезапно материализуется стремительный. Становясь ко мне спиной, широко улыбается, делает кадр и также внезапно исчезает, появляясь на другом конце сцены, где-то в района Исаева или Брекоткина. С такими взаимодействовать легче всего, потому что от меня, по большому счету, не требуется никакого участия. Просто стой, не обращай внимания.

Разговорчивый. Сэлфи за десять минут? Легко! Им кажется, что после концерта у меня впереди неделя отдыха и много свободного времени. Поэтому я с удовольствием выслушаю их обстоятельную рецензию на наше шоу, узнаю, как ко мне относятся все его друзья, соседи и домашний питомец кот Луис. Разумеется, также важны его советы относительно моего платья, пожелания крепкого здоровья, успехов и благополучия, а в финале – обязательное приглашение в гости с пояснением, чем именно меня будет кормить он или его жена.

Только на седьмой минуте общения он словно между делом вспоминает, что неплохо было бы сделать фото. Великим талантом надо обладать, чтобы прервать поток красноречия таких людей и с улыбкой передать собеседника в руки коллег, например, Соколова. Я обычно говорила, что именно он любит ходить в гости.

Непосредственный. «Да ладно чо такова?» – коронная фраза любителей сэлфи этого типа. Обнять ручищей за талию с такой силой, словно он из магазина тащит свернутый в рулон коврик? Запросто. Стряхнуть пылинку с моего плеча, нанеся на него взамен сто двадцать новых? Легко! Такие люди излучают радушие, душа у них распахнута, они не приемлют отказов, а все душевные и эстетические проблемы артиста воспринимают, как надуманные и наигранные. Они выходят на сцену ко мне и чувствуют себя там, словно в ванной собственной квартиры – предельно раскованно и откровенно.

Как ни странно, я таким тоже не отказываю в совместном фото, потому что понимаю: такая непосредственность – она не от злого умысла, а сами люди, в общем-то, добрые и открытые. Но ухо в их присутствии держу востро!

Мальчишки помладше. Как я люблю фотографироваться с детками – девчонками, мальчишками! Я понимаю, насколько это для них важно, как их окрыляет, вдохновляет такое внимание, придает уверенности, дарит радость.

Как правило, дети шумной ватагой окружают меня, фотографируясь по несколько раз, а потом просто стоят рядом, завороженно впитывая каждую секунду этого грандиозного для них момента.

Они – добрые, искренние, шустрые, энергичные. Рядом с ними у меня моментально проходила усталость после концерта или поднималось настроение – улыбка появлялась на моем лице сама собой.

Мальчишки постарше. Парни от 14 и старше, фотографируясь со мной, стараются ко мне прижаться, делают слегка равнодушное и высокомерное лицо, голову чуть приподнимают. Дрожащей от волнения рукой делают попытку меня приобнять. И я прямо внутренне чувствую, как уже через пять минут они будут по всем соцсетям и мессенджерам расшаривать этот кадр со словами: «Смотри! Моя телочка!» Не исключено, что фото будет также отправлено объекту безответной юношеской любви – красивой белокурой девочке – с целью вызвать ревность и разжечь в ее сердце пламя чувств.

Глядя на это со стороны, один мой друг сказал: «Ты, Юля, у подростков очень сильно поднимаешь эту… Как ее… Самооценку. Корректируешь имидж. До фото с тобой он еще мальчик, а после – крутой пацан».

И все-таки большинство тех, кто подходит ко мне сфотографироваться – это приятные, воспитанные люди, добрые, открытые, воодушевленные. Все невероятно разные, у каждого – своя жизнь и судьба, прошлое и будущее. Но их объединяет момент настоящего, тот, который начинается с фразы: «Юля, а можно сэлфи?»

Лет десять назад мне казалось, что россиянки боятся своего тела. В советское время оголить коленочку – ни-ни! Обнажить спинку – что вы! Партком забанит навсегда. А ведь люди были красивые. Я смотрела черно-белые фотографии мамы, ее подруг – какими были девчонки в 70–80-е годы. Красавицы! Идеология, ханжество, общественное мнение сжимали женщину, как пружину. Плотно-плотно. И вот – настали 90-е. А потом – «нулевые». Пружину больше ничто не сдерживало, и скопившаяся энергия неразделенной любви к собственному телу разом вырвалась наружу.