семье занимался младший брат Джона, Эдмунд Бофорт, который получил титул графа Сомерсета в 1448 году и стал отцом целого выводка детей. Оставалась еще Джоан Бофорт, вышедшая замуж за короля Шотландии Якова I и сделавшая невероятную политическую карьеру на севере, где она какое-то время в качестве регента правила страной от имени своего малолетнего сына Якова II.

Таким образом, Бофорты были теснейшим образом связаны с короной, хоть и не могли в будущем претендовать на трон. Но кроме них имелись и другие, например Холланды, состоявшие в родстве с королевской семьей по линии Елизаветы, сестры Генриха IV. В январе 1444 года самый старший представитель семьи, Джон, граф Хантигдон, благодаря своему кровному родству с королем получил титул герцога Эксетера и тем самым оказался выше всех других герцогов, кроме герцога Йоркского. Джон Холланд умер в августе 1447 года, и его сын Генри Холланд со временем унаследовал титул.

Наконец, была еще одна семья, напрямую связанная с династией Плантагенетов, — Стаффорды, потомки Томаса Вудстока, младшего сына Эдуарда II и злейшего врага свергнутого Ричарда II. В 1444 году Хамфри Стаффорд, старший представитель семьи, получил титул герцога Бекингема, и через три года он, как и герцоги Йорк, Сомерсет и Эксетер, приобрел особый статус: отныне он превосходил всех, кто мог удостоиться герцогского титула, если в жилах этих людей не текла королевская кровь[131].

Таким образом, когда король вступал в брак, существовал примерный план престолонаследия или по меньшей мере сложилась иерархия аристократии, в которой Йорк, Сомерсет, Эксетер и Бекингем осознавали свое высокое положение. С появлением королевы родилась надежда на приумножение королевской династии в будущем. Возьмет ли наконец новое поколение судьбу Англии в свои руки?

Похоже, отношения между Генрихом VI и королевой Маргаритой были близкими и даже трепетными. Исповедник короля Джон Блакман писал в своих воспоминаниях о короле, что, «когда он взял в жены самую благородную из дев, леди Маргариту… он всецело и искренне соблюдал брачный обет… и ни разу не нарушил целомудрия, вступив в связь с другой женщиной». (Однако непорочность в большей степени была связана с темпераментом короля, так как Блакман писал также о том, что Генриха оскорблял вид обнаженного тела и что он «имел обыкновение попросту избегать вида неприкрытой наготы». Когда однажды на Рождество «один знатный лорд привез с собой девушек, танцевавших с голой грудью… король… в ярости отвел взор, повернулся к ним спиной и вышел из своих покоев». Несомненно, во время визита в теплые купальни Бата его поразил и вид обнаженных мужчин.)[132]

В их браке было место рыцарству и даже настоящей романтике. Когда Маргарита прибыла в Англию, Генрих, следуя семейной традиции, встретил молодую жену инкогнито, одетый как сквайр, и только позже открылся ей. После свадьбы молодые много времени проводили вместе в замках, разбросанных по берегам Темзы: в Виндзоре, Шинском дворце, Элтеме и Гринвиче. Генрих задаривал жену украшениями и бесчисленными лошадьми, которых она обожала. В 1448 году он позволил ей основать Куинз-колледж в Кембридже в пару к основанному им самим семь лет назад Кингс-колледжу[133]. В платежном документе, адресованном одному из лондонских ювелиров, Генрих называет Маргариту «дражайшей и безмерно любимой женой и королевой»[134]. Сохранилось трогательное изображение, на котором недавно поженившаяся пара принимает новогодние подарки, лежа в кровати, где они, по-видимому, провели все утро, наслаждаясь обществом друг друга. Возможно, брачное ложе приносило им счастье, чего нельзя сказать о потомстве. Между их свадьбой и рождением первенца пройдет восемь лет.

Само по себе это было проблемой. Но, что более серьезно, все надежды на то, что приезд Маргариты и ее брак с королем принесут стране мир, окончательно рухнули. В июле 1445 года внушительная делегация французских дипломатов, куда входил отец Маргариты, Рене Анжуйский, приехала на встречу с англичанами в Лондон. Это были самые крупные мирные переговоры за последние тридцать лет. В воздухе витала надежда, казалось, что король, тепло и по-дружески принявший иностранную делегацию, тоже страстно желал мира. Генрих лично поприветствовал французских посланников и, хотя был одет в алую королевскую мантию с золотом, приподнял шляпу и похлопал их по спинам, проникнувшись атмосферой братской любви и всеобщего ликования.

Министры Генриха под руководством Саффолка надеялись, что наладившиеся отношения с Францией приведут к соглашению, по которому англичане смогут сохранить за собой завоеванные территории, и те будут полностью автономными. Но французы не собирались идти на такие условия. Согласно их требованиям, окончательный мир мог быть заключен, если англичане оставили бы за собой исторически принадлежавшие им земли в окрестностях Гаскони, Кале и графства Гин, но отказались бы от всего остального, включая притязания на французский престол. В свою очередь, Генрих и его советники не могли пойти на такие уступки. После многообещающего начала переговоры зашли в тупик, и стороны сошлись всего лишь на семимесячном перемирии. В 1446 году Генрих и Маргарита планировали поехать во Францию и, лично встретившись с ее дядей, Карлом VII, возобновить переговоры.

Но этого так и не произошло. Вместо этого осенью 1445 года в Лондон приехала еще одна французская делегация, вслед за чем последовала активная переписка между Карлом, Генрихом и Маргаритой. В октябре французы выдвинули новые условия: окончательный мир заключен не будет, но в обмен на двадцатилетнее перемирие англичан просили отказаться от графства Мэн в пользу отца Маргариты, Рене. Возможно, французы изначально, еще со времен переговоров о замужестве Маргариты, придерживались этого плана. Также вероятно, что это условие обсуждалось с герцогом Саффолком (и он мог дать устное согласие) в Туре в 1444 году или с Генрихом в июле 1445 года. Но только сейчас, накануне Рождества 1445 года, эта договоренность наконец-то была достигнута. В письме Карлу VII от 22 декабря Генрих писал: «Вам кажется, что [передача графства Мэн] — наилучшее и наиболее подходящее средство для того, чтобы достичь благословенного мира между нами и вами… также оказывая любезность нашей дражайшей возлюбленной супруге и королеве, которая много раз просила нас об этом… мы объявляем, добросовестно обещаем и даем королевское слово, что отдадим и передадим… Мэн к последнему дню будущего апреля…» Эта уступка была необходимым шагом на пути к миру, но для Англии и репутации молодой королевы ее последствия окажутся катастрофическими[135].

Согласившись пожертвовать графством Мэн и его столицей, городом Ле-Ман, Генрих поставил английское правительство в трудное положение. По существу, эти условия были унизительными — с трудом отвоеванные территории нужно было вернуть Франции в обмен на одни лишь обещания будущих переговоров. Эта сделка наверняка разочаровала и герцога Йоркского, чья власть во Франции вновь была подорвана, и Эдмунда Бофорта, будущего герцога Сомерсета, которому предстояло потерять обширные земельные владения и титул графа Мэнского. Но хуже всего было то, что