Когда наконец удалось найти издателя для «Источника», Рэнд вернулась к работе над книгой уже другим человеком, с иными взглядами на мир. Изначально «Источник» отражал более раннюю интеллектуальную ориентацию Рэнд на Ницше и глубоко скрытый в себе элитизм. Но на деле в романе отразилось то, что происходило с ней после. В оставшихся двух третях книги, которые она завершила в немыслимом потоке вдохновения за год, Рэнд уместила темы «Манифеста», наслоенные на структуру, придуманную несколькими годами ранее. Результат говорил о ней как о писательнице на пике своих возможностей, даже несмотря на то, что внутренний философ Рэнд ещё только продолжал проявляться.

С момента истечения первого контракта в 1940 г. лишь несколько издательств проявили интерес к неоконченной рукописи Рэнд. Её агент Энн Уоткинс набрала восемь отказов примерно за столько же месяцев работы. Единственное, что она могла сделать, – это помочь Рэнд устроиться за почасовую оплату референтом в Paramount Pictures. Этим Рэнд и стала заниматься весной 1941 г., как только их с Поллоком планы начали осуществляться. Череда отказов стала причиной напряжённости в отношениях между агентом и автором. Уоткинс перестала интересоваться книгой и начала критиковать то, как Рэнд пишет. Рэнд не дала этому спуску, и они начали бессмысленный спор о том, почему рукопись не покупали. Переломный момент наступил как раз после завершения «Манифеста». В очередной раз пообсуждав роман, Уоткинс сказала Рэнд: «Ты всегда спрашиваешь о причинах, а я не всегда могу назвать их тебе. Я просто руководствуюсь ощущениями». Это заявление стало для Рэнд «травматическим шоком». Для неё это было позорное признание человека в своей личностной и интеллектуальной неадекватности. Она могла стерпеть критику своей книги, если она будет тщательно и осознанно обоснована, но нападки на основании неопределённых ощущений ужасно её раздражали. Признание Уоткинс также уничтожало любые возможности для дальнейших профессиональных отношений. В длинном философском письме Рэнд объявила, что больше не хочет, чтобы она представляла её работы[150].

Ричард Миланд, новый босс Рэнд в Paramount Pictures, был в замешательстве от такого поворота событий. Ему нравилось то, что он успел прочитать, и Рэнд мгновенно стала его любимой сотрудницей. Она также нравилась своему супервайзеру Фрэнсис Хазлитт, которая считалась убеждённым консерватором. Фрэнсис была женой Генри Хазлитта – журналиста, ставшего впоследствии известным в либертарианских кругах благодаря своей «Экономике за один урок». Хазлитт и Миланд давали ей на вычитку лучшие истории, которые приходили в студию, и стали поддерживать её писательскую карьеру. Когда Миланд узнал, что её рукопись лежит без внимания, то предложил свои услуги. У него были знакомые в издательских кругах, где Рэнд с удовольствием помогли бы. Она неохотно позволила ему отправить рукопись в Little, Brown – издательство, по её мнению, относительно свободное от коммунистического влияния.

Поначалу казалось, что она нашла золотую жилу. Один из редакторов назвал отправленный фрагмент «почти гениальным» и назначил встречу за ужином. Там он расспрашивал её о политических взглядах, подозревая, что она анархистка. Рэнд объясняла достаточно ясно: «Я рассказывала ему всё, что думаю о «Новом курсе», почему книга не направлена на его поддержку и почему я за свободное предпринимательство, а также какие фрагменты к чему относятся»[151]. Это было важной переменой в её действиях. Лишь несколько лет назад она уверяла потенциальных редакторов, что её роман не будет политизированным; теперь же она настаивала на том, чтобы новые читатели увидели его глубинный смысл.

В это время боевой дух Рэнд почти сошёл на нет. Она совершенно забросила рукопись, а работа в Paramount только подавляла её амбиции. Каждый день она читала новую халтуру, которую приносили в студию, ныла Фрэнку о том мусоре, что публикуют, вместо того чтобы обратить внимание на её работу. Он сразу поддерживающе возмущался и не давал Рэнд впасть в глубокое отчаяние. «Я знаю, что ты чувствуешь, – говорил он. – Вот ты мечешь перед свиньями бисер, а взамен даже стейка не дают»[152]. Воодушевлённая Рэнд даже дала эту фразу одному из своих персонажей. После отказа Little, Brown от рукописи Фрэнк мастерски показал себя с лучшей стороны. Рэнд уже была готова отказаться от этой книги. Однажды он провёл с ней длинную кошмарную ночь, упрашивая продолжать работу, уверяя её в гениальности, помогая ей понять, что мир не настолько безразличен и жесток, как кажется. Это была ночь, когда он «спас» книгу и получил место в графе «Посвящается».

Несмотря на обновлённое решение продолжать работать над книгой, основным интересом Рэнд была новая политическая организация. Её возмущала медлительность Поллока в отношении поиска «новообращённых» и источников финансирования. Вскоре к ним присоединился Джордж Сокольский, колумнист-консерватор. К июню Поллок и Рэнд обзавелись ещё одним важным союзником, Девиттом Эмери. Он жил в Огайо и владел небольшой фабрикой, изготавливавшей бланки. Очередной участник борьбы с «Новым курсом», будучи председателем Американской ассоциации малого бизнеса, оказал содействие в продвижении интересов организации. После того как Поллок познакомил Рэнд с Эмери, они собирались ещё три раза во время визита последнего в Нью-Йорк. Эмери был сильно впечатлён Рэнд. Её целеустремлённость, ясность ума и литературный талант поразили его настолько, что он сразу заявил о своём желании помогать новой организации.

Владельцы малого бизнеса вроде Эмери останутся одними из самых преданных поклонников Рэнд. Экономический индивидуализм, которому она придавала большое значение, вкупе с заново обретённым патриотизмом находил большой отклик среди бизнесменов-консерваторов. Когда она показала Эмери свой «Манифест», он сразу же захотел, чтобы его опубликовали NSBMA. Он передал его своему другу Монро Шекспиру, владельцу одной мичиганской компании по изготовлению высококачественных удочек. Шекспир пришёл в такой же восторг. Он написал Эмери: «Что мы можем сделать, чтобы этот «Манифест индивидуализма» опубликовали? На прошлой неделе я выступал с речью в Three Rivers, где за полчаса коротко о нём рассказал. Все были в восторге. Возможно, они были бы в ещё большем восторге, если бы сами смогли прочитать текст полностью»[153]. Вскоре Шейкспир начал переписываться и с Рэнд тоже.

Несмотря на то что Рэнд говорила на сложном языке индивидуализма, бизнес-аудитория быстро осознала политическую важность её идей. Многие верно подметили, что агитация за индивидуализм имела скрытую аргументацию против расширения влияния правительства и реформ «Нового курса». Рэнд была отличной полемисткой, потому что свои аргументы помещала как в абстрактный, так и в моральный контекст. Она стояла выше неряшливого узкопартийного подхода, выражая свои умозаключения языком того, что правильно и что плохо в масштабах истории.