Кроме того, у Патерсон было удобное объяснение причин возникновения Великой депрессии, той, о которой Рэнд будет постоянно упоминать в своей дальнейшей карьере. Она была под впечатлением от аналитики журналиста Гарета Гарретта, который утверждал, что экономический кризис возник в результате правительственных действий. В разгар кризиса Гарретт утверждал, что Федеральная резервная система завысила показатели денежных ресурсов, что привело к появлению экономического пузыря, который, в свою очередь, вызвал Великую депрессию[170]. Когда Патерсон наблюдала за попытками правительства исправить ситуацию, она видела примерно то же самое. Правительство допустило множество экономических ошибок и теперь лишь ухудшало ситуацию, неумело пытаясь всё исправить. Множество различных мер, направленных на то, чтобы покончить с Великой депрессией, создало ощущение неопределённости, которое ещё больше затрудняло поток капитала. В качестве решения Патерсон предлагала оставить всё как есть; государство должно было прекратить свои попытки и позволить экономике восстановиться самостоятельно. Несмотря на то что такое решение было необычным, её понимание проблемы таковым не было. Многие писатели, например Стюарт Чейз, причиной депрессии называли политику Федеральной резервной системы. Большинство из соображений целесообразности было готово простить правительству его неудачи ради предотвращения кризиса. Но не Патерсон, считавшая принципы и стабильность крайне важными.

Знакомство Рэнд с Патерсон, по сути, было как окончание курса по американской истории, политике и экономике. Она впитывала взгляды Патерсон, используя их для опоры, расширения и формирования её уже сложившегося индивидуалистского мировоззрения. Патерсон помогла Рэнд перейти на новую интеллектуальную территорию, где голос Ницше был лишь одним из многих. Теперь Рэнд могла опираться на британскую классическую либеральную традицию, её американские варианты и протестовать против неё. Общение с Патерсон расширило кругозор Рэнд в отношении основных и второстепенных аргументов против «Нового курса».

Взаимоотношения Рэнд с Патерсон также укрепили её растущий интерес к разуму. Они обе придерживались мнения о том, что в мире с политикой, находившейся в состоянии свободного падения, разум был их единственной надеждой и опорой. Патерсон рассказала, как однажды спорила с Роуз Уайлдер Лейн, другой консервативной писательницей, и это до боли напоминало Рэнд о разрыве отношений с её агентом. Когда Лейн сказала Патерсон, что иногда формировала свои выводы, руководствуясь предчувствием или интуицией, «Изабель Патерсон по телефону накричала на неё, фактически назвав её убийцей: как она смела руководствоваться чувствами и интуицией, когда это касалось человеческих жизней, свободы и диктаторства. Как вообще в политике можно не опираться на здравый смысл, какая это чудовищная безответственность». По мнению Рэнд, аргументация Патерсон в пользу разума была «великолепной и неоспоримой», а её злость от несогласия закономерна и даже благородна[171].

По мере развития их с Патерсон отношений Рэнд продолжала бок о бок работать с Поллоком и Эмери. В октябре она составила «организационный план» и стала советоваться с Эмери о его названии. Он предложил «Американские соседи», которое Рэнд отвергла, потому что считала его слишком неопределённым и бессмысленным. В какой-то момент трио задумывалось над тем, чтобы объединить свои усилия с «Независимыми клубами Америки» – организацией, пришедшей на смену одному из клубов Уилки. Рэнд составила черновик запроса на финансирование, упомянув о том, что их организация подала свою Декларацию принципов в качестве возможной декларации для национальной организации под эгидой нью-йоркского подразделения. В другом черновике не было упоминаний о независимых клубах; вместо этого получателей приглашали присоединиться к Образовательному комитету «аристократов-интеллектуалов нашей страны, который сформирует новое кредо свободы, веры в жизнь так же подробно, точно и целостно, как идеология наших тоталитарных врагов»[172].

Несмотря на то что структура организации оставалась в зачаточном состоянии, Рэнд всё лучше понимала её цели. Её организация предложит позитивную противоположность «Новому курсу» на интеллектуальном и философском уровнях. Они будут «новыми учителями нового индивидуализма». Она осознанно моделировала свои идеи по методике левого крыла: «Новый курс» победил не только хлебом. Но и не ветчиной с простынями. «Новый курс» победил благодаря восьми годам хорошо организованной, стабильной и системной коллективистской пропаганды»[173]. Её организация будет противопоставлять себя новой волне лефтизма с помощью собственных публикаций, речей, интеллектуалов и идей, выступая за права человека и невмешательство правительства. Всё, что нужно было Рэнд, чтобы это совершить, – деньги, которых до сих пор не было. Спустя несколько месяцев обращений организаторы увидели всего лишь слабый интерес и ни одного инвестора.

Проблема была в том, что в условиях политического климата середины 1941 г. усилия Рэнд, Поллока и Эмери были вдвойне менее существенными. Как оппоненты Рузвельта, они явно вышли за пределы либерального порядка. Но благодаря непреклонности Поллока в том, что им нужно держаться подальше «ото всех, кто противится помощи Британии с нашей стороны», они были отрезаны от источников, вливающих средства в изоляционистские организации. То, чего хотела Рэнд, было трудно сделать всегда: создать организацию, которая будет одновременно и придерживаться идеологии, и применять её на практике, опираться на принципы и в то же время быть политизированной. Её задача от того, что организация шла вразрез с установившейся партийной политикой, была только сложнее[174].

Примерно в это же время работодатель Рэнд Ричард Миланд снова поинтересовался у неё о том, как движутся дела с книгой. Рэнд никогда не была настроена решительно в отношении согласия на услуги и не стала просить Миланда о помощи после того, как Little, Brown отказалось брать книгу в работу. Твёрдо веривший в её талант Миланд настоял на том, чтобы она обратилась ещё в одно издательство, и дал ей его контакты. На этот раз он предложил обратиться в Bobbs-Merrill, которое недавно издало «Красное десятилетие» Юджина Лайонса – разоблачение вторжения сталинизма в Америку. Она подумала, что это издательство может заинтересовать роман про индивидуализм.

После того как Миланд сделал несколько телефонных звонков, Рэнд понесла свою огромную рукопись, уже насчитывавшую несколько сотен страниц, но всё равно оконченную только чуть более чем на четверть, в Bobbs-Merrill. Поначалу ей не понравился редактор Арчи Огден, который должен будет оценивать её работу. Он поступил на эту должность несколькими неделями ранее и ещё был молод, слишком дружелюбен и неискренен, как подумала Рэнд. Несмотря на то что Огден казался рубахой-парнем, он сразу же смог разглядеть потенциал неоконченной рукописи Рэнд. Он порекомендовал начальству опубликовать эту книгу. Его непосредственный начальник был меньше впечатлён и отклонил его предложение. Только прочитав опрометчивое воздаяние Рэнд индивидуализму, Огден ответил очень просто: «Если эта книга вам не подходит, то я не подхожу вам как редактор»[175]. Это был смелый, безрассудно храбрый и просто замечательный поступок. В угоду такому бунту начальство согласилось издать книгу и предложило Рэнд заключить договор. Рэнд подписала его 10 декабря 1941 г., спустя три дня после атаки японских войск на Пёрл-Харбор.