прозвучал в стороне от тропы, и там же послышался шелест опавших листьев. Отец остановился и опустил меня на тропу. А потом, этак спокойно, но всё же достаточно громко, сказал:

– Ну-ка, сынок, отдай мне винчестер, а то устал, наверное…

Конечно, у меня не было никакого охотничьего карабина, похожего хотя бы отдалённо на лёгкий и компактный американский винчестер, только на шее болталась коробка с отцовским биноклем. И он снял футляр с биноклем с меня, а потом ещё зачем-то дважды и довольно звучно щёлкнул металлической застёжкой на нём. Немного погодя свист повторился, потом послышался удаляющийся осторожный шелест листьев, который вскоре совсем стих.

Секрет этого, казалось бы, незначительного происшествия раскрылся лишь тогда, когда мы уже прожили в Вилюе почти год с небольшим. Но об этом я расскажу попозже.

А мы в тот вечер спокойно-настороженно продолжили свой путь. Вскоре мы поднялись на покрытую мелким кустарником ложбинку между двух сопок, и тёмный лес со всеми своими непонятными тайнами остался позади. А перед нами в глубокой чаше с щербатыми краями из высоких сопок уже лежало само рыбацкое село Вилюй, и над хаотично разбросанными его домиками кое-где курились белёсые дымки над печными трубами. Только слева, на востоке, край этой огромной чаши был выбит до самого донышка, и в этом широком проломе раздольно разлилась в закатных лучах солнца бескрайняя голубизна моря-океана.

Здесь наша семья прожила долгих семь лет, и ещё много разных и значимых для впечатлительного мальчишки событий запечатлелось в его детской памяти…

6

Рыбацкий колхоз «Вилюй» был основан здесь, если верить официальной справке, в 1935 году. Мой ровесник просуществовал совсем недолго – всего четырнадцать лет: как я уже говорил выше, в ноябре 1954 года его накрыла гигантская волна цунами. И после этой ужасной катастрофы камчатские власти решили, что дальнейшее существование этого поселения совершенно бесперспективно ввиду его удалённости и труднодоступности. И в самом деле, летом сюда можно было добраться из города только на катере, причём высаживаться на берег приходилось на утлой шлюпке с рейда, отрезанного от береговой полосы грядой горбатых рифов, вечно обрамлённых белой пеной прибоя. При этом ещё надо было выбрать удачный момент, чтобы у самого берега быстро развернуть шлюпку носом к прибойной волне, и на этом вздыбившемся пенном вале, усердно помогая вёслами, выскочить на мизерный песчаный пляжик, зажатый между высоченными ребристыми скалами. Да ещё надо гребцам успеть выпрыгнуть из шлюпки, подхватить её за борта и выдернуть на сухой берег по бегущей по пляжу разбившейся волне, пока она не начала откатываться обратно. И только в самые редкие летние дни, когда море относительно спокойно и наступит пора больших приливов, в которых утонет пенная гряда опасных рифов, в протоку Вилюйку какой-нибудь низкосидящий в воде мотобот типа кавасаки может ввести смолёный кунгас с какими-либо грузами для села. Но такие удачные совпадения бывают крайне редкими. Ну а зимой сюда добирались только на собачьих упряжках.

До сих пор местные историки ломают головы, не понимая, зачем было основывать рыбацкий колхоз в таком неудачном месте. А разгадка, по-моему, лежит просто на поверхности. Во-первых, это всё же достаточно уютное место давно уже было облюбовано старожилами как раз из-за этой относительной близости и доступности и к городу (в ту пору единственному на Камчатке – Петропавловску), и к его ближайшим окрестностям. Например, к Новой Тарье, в последствии получившей новое название – посёлок Рыбачий: от неё в сторону Вилюя уже в то время была пробита как минимум сносная грунтовая дорога, по которой в сухое летнее время можно было проехать и на полуторке. И дорога эта была длиной всего каких-то полтора-два десятка километров. Правда, доходила она только до северного берега лимана-озера Большой Вилюй, где был единственный сухой и твёрдый пятачок берега, полого спускавшийся к самому урезу воды. Местные жители называли это место Перевалок, наверное, потому, что, прежде чем спуститься к озеру, эта дорога переваливала через небольшой увал. Дальше, примерно полтора-два километра до Вилюя, дороги вообще не было, и до села можно было летом добраться только двумя способами: на лодке, или двумя путями пешком. Одним из этих пеших маршрутов пользовались только во время большого отлива, когда вдоль крутого, почти отвесного склона сопки на восточном берегу озера-лимана местами обсыхала узкая полоска каменистого пляжика. Другой пеший путь был более надёжен, хотя и несколько длиннее. Эта же самая сопка и соединяющая её с увалом Перевалка невысокая, заросшая кустарником и кое-где белой берёзой гряда отделяли от Большого Вилюя ещё одно озеро, похоже, пресноводное. По крайней мере, уровень воды в нём практически никогда не менялся. Этот, противоположный склон сопки, так же круто обрывался прямо в это озеро, но обойти его было можно в любое время, лишь по щиколотку замочив ноги. А дальше уже, прямо напротив села, открывалась песчаная коса, заросшая по гребню морщинолистым шиповником и отделявшая протоку Вилюйку от океана непосредственно. Во время отлива протоку местами можно было перейти и вброд, что и делала летом детвора. Но тут был налажен постоянный перевоз: в небольшой хибарке на противоположном берегу жил старичок, до которого всегда можно было докричаться, и он в любое время подгонял лодку, не требуя за это даже никакой оплаты.

Одним словом, жители Вилюя совсем не считали себя отрезанными от всего мира. Правда, здесь не было тогда ни электричества, ни радио, ни телефонной связи, но почта работала исправно, в село регулярно доставлялись свежие газеты. В ту пору вообще наши люди не были уж слишком притязательными к каким-либо бытовым изыскам. Они просто работали, и сами обустраивали собственный быт, исходя из существующих в то время возможностей. Экономическая реальность той поры в свою очередь полностью оправдывала существование и самого колхоза «Вилюй», поскольку единственный в округе большой ставной невод колхозников, установленный на океанской стороне на острове Старичок, почти на 90 процентов обеспечивал Авачинский рыбокомбинат сырьём – лососем и сельдью. А ведь были и другие колхозные рыбацкие бригады – и на реке-протоке Вилюйке, и в бухте Саранной. Особенно был заметен вклад вилюйских рыбаков в общую областную рыбацкую копилку в годы Великой Отечественной войны. И именно непосредственно для обработки уловов вилюйских рыбаков в бухте Саранной был в своё время построен филиал Авачинского рыбокомбината и маленький посёлок рыбообработчиков под именем Малая Саранная. Так что зря ломают свои головы местные камчатские историки-краеведы над этой проблемой: всё было сделано по уму в ту реальную пору, исходя из конкретной экономической целесообразности